Исповедь о жизни, любви, предательстве и смерти

Я опешил, так как моя правая рука с саблей была парализована могучей дланью испанца, а левой я держал поводья горячего коня, и бросить их было крайне опасно. Я уже начал валится из седла, как вдруг сверкнул клинок палаша я обрушился на голову испанского «партизана», упавшего тотчас под копыта наших коней. Это Жан, скакавший следом за мной, рубанул своим палашом испанца по голове, не острием конечно, но так убедительно, что «партизан» был опрокинут наземь.

«Бой» продолжался ещё полчаса, уже на пространстве за площадью. Все закончилось прекрасно, публика была в восторге… Мы спешились и направились отдохнуть после горячей реконструкции, если так можно назвать опасный спектакль, участниками которого мы стали, как вдруг ко мне подошел Лани и сказал обречённо:

— Сир, дела плохо. Нам теперь наверняка не оплатят наши дорожные расходы и билеты на самолёт. Человек, которого я зарубил — это мэр города.

— Жаль, — ответил я, положив руку на плечо друга, — Но ты сделал всё верно. Не мог же ты дать сбросить с коня твоего командира!

Разговаривая так, мы шли к месту, где намечался пир после битвы, как вдруг мы увидели плотно сбитого мужчину лет 45–50 с перевязанной головой, одетого в мундир ополченца.

Этот человек, увидев нас, неожиданно издал радостный возглас и бросился к нам на встречу. Заходясь от восторга, он принялся нас обнимать и пожимать нам руки. Он говорил, что он просто на вершине счастья, ибо ему показалось, что он побывал в настоящем бою Испанской кампании! Оказалось, что это был «зарубленный» мэр. Так мы с Жаном стали самыми почётными гостями. Естественно, что в все расходы нам с избытком возместили, поблагодарили за великолепно проведённую реконструкцию и подарили кучу подарков! Вот какие мэры бывают в испанских городах!

Но основным нашим «неприятелем» в Испанской кампании были конечно не «ополченцы», а английские реконструкторы. Должен признать, что несмотря на всю спесь представителей этой нации, по отношению к тем, кого они уважают, они в большинстве случаев ведут себя как джентльмены.

Так с «лёгкими драгунами» 15-го полка, с которыми я сражался на улицах Какабеллоса и позднее в других «баталиях», мы не были друзьями, и даже вне игрового поля боя держали дистанцию. Но тем не менее со стороны этих людей я чувствовал уважение и со своей стороны уважал и как честного от важного врага.

Так, например, в конных сшибах на улицах города, о которых я писал, английские всадники рубились со всей силы, наотмашь… Но это было «театральное» фехтование, били не с целью поразить человека, а стремились нанести сильный удар по оружию, по уже поставленной в защиту сабле. Со стороны казалось, что мы убиваем друг друга, звенели сабли, летели искры от клинков, бешено ржали кони, но это было только внешним эффектом. Ни разу я не получил от английских драгун никакого подлого удара, ни тем более толчка, чтобы вышибить из седла. Конечно это было суровая мужская «игра», ведь кто-то мог, получив сильный удар даже «по защите», не удержаться в седле и рухнуть наземь, а тем более на булыжники, и получите тяжелое ранение, а то и просто разбиться. Так известный польский генерал на службе Наполеона, Винценты Красинский прошел десятки сражений эпохи Империи, сотни раз был под пулями и под ядрами, но погиб вовсе не в бою. Будучи уже генералом на русской службе по дороге на парад в Варшаве, его сбросил конь на булыжную мостовую, и Красинский разбился насмерть!

Так что наши игры были не лишены опасностей, и мы с моими английскими противниками прониклись друг к другу большим уважением. Что уже говорить о шотландцах! Среди них был старый волынщик, настоящий шотландский горец и соответственно человек не слишком симпатизирующий англичанам. Как-то после очередного «боя» в Испании он подошёл ко мне и с чувством крепко пожимая мою руку, он на английском языке с сильным шотландским акцентом, сказал:

— Ты огненный человек! Мы уважаем тебя! Очень уважаем. Зачем вот только ты носишь этот синий мундир! — он тыкнул пальцем в мой мундир французского генерала, — Сними его и надень шотландский плед! Мы примем тебя, как своего командира!

Конечно это было сказано под наплывом тёплых чувств, возникающих, когда воин видит нечто заслуживающее уважения, но всё-таки слова эти были сказаны не просто так.

В 2002 году мне позвонил на домашний телефон из заграницы. Человек говорил по-французски, но с явным английским акцентом. Он сказал, что английские реконструкторы приглашают меня на огромный военноисторический фестиваль, который должен состояться если не ошибаюсь в мае, километрах в ста к северу от Лондона. Фестиваль по всем эпохам от Древнего Рима до Второй мировой войны. Будет до трёх тысяч человек, из них около 600–700 занимающихся наполеоновской эпохой. Причём, как позже выяснилось, я был единственным приглашенным не англичанином (не по униформе, а по паспорту)!