Исповедь офицера

Выскочив из машины, я упал под откос дороги, лишь на секунду обогнав ударившую по дорожному полотну автоматную очередь. Не поднимая головы, приподняв лишь ствол автомата, я в ответ пустил длинную очередь в том направлении, откуда прозвучали выстрелы, и тем самым остудил пыл джигитов, пытавшихся с наскока прикончить двух зарвавшихся федералов. Из мгновенно пересохшего горла с трудом выдавил:

– Серега, живой?

И снова вечность в ожидании ответа.

Короткое «да» откуда-то сзади смочило глотку и отпустило спазмом сжавшиеся внутренности. Тому, кто скажет, что не боится смерти, смело можете плюнуть в лицо и назвать лгуном, ни разу не бывавшим в экстремальных ситуациях. Страх сковывает мышцы так, что только неимоверной силой я заставил себя еще раз поднять словно налившиеся свинцом, пудовые руки и садануть еще одной очередью по кустам, где засели явно не ожидавшие такого разворота событий бандиты. Они точно видели, что из машины выскочили двое: где нахожусь я, они знали наверняка, но только достать не могли из-за скрывавшей меня дорожной насыпи. Они легко могли подойти ко мне, прижимая к земле очередями, не давая даже пошевелиться, держа под обстрелом мой спасительный откос. Но второй? Он как будто растворился, ловко замаскировался, пока мы обменивались безрезультатными, но пугающими очередями. Он явно держит ситуацию под контролем, не выдавая своей позиции, потому и не решаются бандиты выйти из своего укрытия для окончательной расправы над подранками, боясь попасть под прицельный огонь этого второго. Сереженька, дорогой, молчи! Ты наша козырная карта. Только от твоих стальных нервов зависит развязка, какой она будет, а я отвлеку, не дам тварям спокойно осматривать ямки да уступы, выискивая тебя – «второго». Эффект неожиданности ими упущен, теперь мы почти на равных, тем более с моей козырной картой – находящимся в импровизированной засаде Долговым. Только, Сереженька, не выдай себя, ведь они боятся только неожиданности, неопределенности. С этой мыслью, я, выдав очередную порцию свинца, немного замешкался, и тут же меня накрыл со звоном рассекающий воздух встречный поток смертоносного града пуль. Кисть правой руки обожгло, как огнем. Я дернул руку так, что автомат, задрав ствол, воткнулся между мной и естественным бруствером. С надеждой и страхом осматривая окровавленную руку, я понял, что родился в рубашке: никакого ранения, а кисть мне всего-навсего посекло осколками камней. Со злости я всадил целый магазин в кусты, где однозначно поменял прятавшимся там подонкам отношение к жизни и смерти. Перезарядив автомат, я прижал его к груди и замер перед очередным шквалом огня. После грохота автоматных очередей над нами повисла звенящая тишина. В голове было стерильно пусто: ни прошлого, ни будущего, ни даже настоящего – ничего, просто вакуум. И вот на этом фоне абсолютной пустоты четко всплыли слова матери – короткая, но очень нужная сейчас молитва: «Милосердия двери отверзи нам, благословенная Богородице, надеющиеся на Тя, да не погибнем, но да избавимся Тобою от бед: Ты бо еси спасение рода христианского». Чеканящий молитву мозг делал упор на слова: «не погибнем», «спасение». И это спасение неслось к нам с нарастающим рокотом приближающегося БТР. Подъехав на расстояние визуального контроля, БТР остановился. Из него, как горох, высыпались солдатики, выстроились в боевой порядок и медленно двинулись в нашу сторону, прикрываясь броней. Теперь главное – не делать резких движений, ведь у них нервы напряжены не меньше нашего. И не хватало еще после всего пережитого схватить пулю от своего же защитника. Не резко, а как-то нараспев я прокричал, что мы свои и что боевики в кустах на «половину второго» направления от БТР.

Но это было лишнее – ведь при появлении солдат они исчезли, как и не было их совсем. Почувствовав безопасность, я поднялся на ватных ногах. Обнял уже стоящего у машины бледно-серого Долгова. Спасибо, Сереженька, ведь в этом бою победил именно ты, сначала унеся нас от взрыва, так что смертельные, но уже ослабевшие его щупальца потрепали только задницу нашего «жигуленка». А главное – ты победил своей выдержкой, не совершив ни единого выстрела!

В голове включился какой-то стопор, как будто бы это случилось не с нами либо очень давно и не имеет к происходящему сейчас никакого отношения. Мы стали упрашивать молодого лейтенанта вытащить из кювета наш автомобиль, потому что нам срочно надо в Ханкалу, у нас дело, не терпящее отлагательств. Посмотрев на нас, как на больных, он все же дал команду солдатикам вытолкать на дорогу наш «жигуленок». Еще в XX веке не воевавший на Кавказе Сергей Александрович Есенин с чувством любви, большой теплоты и огромного уважения написал нам строки для осмотра нашего автомобиля: «Жигули ты мое, Жигули, потому, что я с севера, что ли, я готов рассказать тебе поле, про волнистую рожь при луне, Жигули ты мое…»