Исповедь расстриги. Как воскреснуть из мертвых

У Таисии особенная роль в моей жизни, хотела она того или нет, и в конце этой главы вы узнаете, как с её помощью и при её посредничестве я смогла расстаться с монашеством, за что бесконечно ей благодарна.

Моя Алька дружит с ней до сих пор, и хотя они перезваниваются не так часто, но всегда интересны друг другу. Теперь у Таисии монашеское имя, но мы между собой называем её по-прежнему, как привыкли, потому что в этом её иноческом имени концентрируется вся сила и обаяние её личности.

Уже много-много лет она исполняет очень непростые обязанности в близком кругу доверенных лиц высокопоставленного архиерея, однако дружбе с Алькой это не мешает – мы давно научились не задавать ей вопросов и ловить информацию как бы между строк, а Таисия в совершенстве овладела умением делиться своими эмоциями, но при этом не рассказывать ничего лишнего и создавать только положительный имидж своего начальника.

Таисия моложе меня на двенадцать лет, она родилась в глухой деревне в многодетной семье, училась в сельской школе, но мы не перестаём удивляться совершенству её ума и логического аппарата – вот о ком плакали университеты и Академия наук!

Однако в свои семнадцать лет она пришла в недавно открытый монастырь, едва закончив школу, и на то были свои причины.

Дальше я буду учиться у той же Таисии, как рассказывать о сёстрах, никого не подставляя и не разглашая личных тайн, и я выложу здесь только причины, без имён, чтобы было понятно, как и какими судьбами женщины и юные девушки принимали решение покинуть мир и жить за высокими стенами монастыря.

Это тяжёлые и трагические истории: у кого-то это сиротство, гибель родителей и невозможность справиться с горем, у кого-то такая смерть отягощалась самоубийством, что для Церкви самый страшный грех, и отсюда понятное решение хоть как-то облегчить посмертную участь любимого человека – вымолить его невозможно, ведь он находится в самом страшном круге ада, но монашеский подвиг дочери облегчит его страдания.

Или гибель мужа, когда через несколько дней после свадьбы его убили и сбросили с поезда, месяц ушёл на поиски, и молодая жена должна была участвовать в опознании разложившегося трупа. Вот как тут жить дальше?

Или другие психотравмы, с которыми невозможно справиться самостоятельно, их в большом количестве поставляли лихие девяностые, иногда тонкому и глубокому человеку достаточно просто не принять ужаса происходящего и на этом фоне свято поверить в грядущий конец света!

Эти истории я узнавала постепенно, сёстры потихоньку пересказывали их друг другу, кто-то сам просил молиться за близких, объясняя причину, кто-то показывал фотографии родных.

Одно страшное событие произошло в самом монастыре, когда больной на голову мужчина ворвался на территорию с топором в руках и насмерть зарубил свою мать, мирно сидящую на лавочке. Она жила в монастыре вместе с дочерью послушницей, и на беду наш охранник в это время куда-то отвернулся, а этот сумасшедший выбрал момент и сделал то, чем давно угрожал, да ему не верили. На наше счастье, мы с Алькой увидели только работу следователей.

* * *

Но про мать Ксению я расскажу отдельно, потому что на самом деле ничего про неё не знаю и только поделюсь своими наблюдениями. Она немного старше меня, и лихой судьбой её занесло в Афганистан – Ксения там реально воевала, но как туда попала, я понятия не имею, она сама о себе ничего не рассказывала, но и так очевидно, что досталось ей в том Афгане по полной.

Мать Ксения, тоже в прошлом Ольга, носила военные сапоги, и ремень с латунной пряжкой перетягивал ей пояс вместо монашеского. Скуфейку на голову она тоже надевала на манер пилотки и за обедом по-солдатски засовывала её за ремень, а свою ложку демонстративно доставала из-за голенища сапога. В её келье у икон как святыни лежали офицерские погоны, никто не знал чьи, а спросить не смели.

Её любили и боялись, восхищались и жалели, но упаси Бог показать эту жалость! Она одна могла орать на матушку, обладавшую в монастыре беспрекословной властью, и тогда все опускали глаза и молились, желая провалиться сквозь землю, а матушка отвечала на эти крики коротко и спокойно.

Когда у Ксении случался нервный срыв, то она крыла всех и вся семиэтажным солдатским матом, но иногда у неё делалось такое лицо, будто она сейчас видит ад, самое его пекло, и тогда случайные свидетели предпочитали тихо отползти в сторонку – я видела и знаю, мы с ней жили рядом.

Иногда мать Ксения демостративно стучала своими сапожищами по коридору, а иногда двигалась бесшумно, как кошка, но в ней самой и в её движениях мало было женского – и крепкая фигура, и лицо скорее мужское, с резкими правильными чертами, волевым подбородком и стальными глазами.

Кроме расшатанных нервов, у Ксении болело сердце, к ней регулярно вызывали скорую, иногда её забирали в больницу, но при этом она много работала и великолепно резала по дереву – все киоты в монастыре, рамы на иконах, ларцы для святынь и целые иконостасы вышли из-под её резца!