Исповедь сталиниста

Это была пятница. В субботу и воскресенье я размышлял над своим нынешним положением, как бы "вживался" в новую роль. За письменный стол садиться не хотелось. Перед сном глотал по две таблетки снотворного и все равно почти не спал. От премии решил не отказываться и отдать ее на нужды своего кордышивского колхоза Написал письмо на Винничину своему другу, учителю Маюку Дмитрию Федоровичу (кстати, первому переводчику некоторых моих рассказов из "Максима Перепелицы"), Попросил его выяснить у кордышивского председателя номер банковского счета колхоза...

В понедельник надо было идти в ЦК партии согласовывать свое решение. Но в воскресенье вечером позвонил мне Юрий Барабаш.

- Как чувствует себя Нобелевский лауреат? - весело спросил он.

- Нормально. Привыкаю.

- Придется отвыкать, Ваня.

- Почему отвыкать?!

- Тебя разыграли.

- Брось, Юра, дурачить меня. Я уже родственникам похвалился. О банкете подумываю. Запросил банковский счет своего колхоза...

Барабаш задохнулся в хохоте:

- Ты что, серьезно или шутишь?!

- Какие шутки?! Ты же сам подтвердил, что в ЦК знают!

- А что мне было делать? Алексеев опередил тебя телефонным звонком... Я уже был в курсе...

- Откуда тогда взялась телеграмма ТАСС?

- Миша допечатал ее через копирку на полупустом бланке...

* * *

Так и лопнула моя Нобелевская премия! Было досадно и смешно. Но оставаться в долгу перед Алексеевым я, разумеется, не мог и все размышлял над тем, как ему отплатить. Такой случай подвернулся, когда Николай Матвеевич Грибачев предложил нам поехать с ним на Брянщину, в Суземку, удить рыбу на Неруссе - по приглашению тамошнего районного начальства. Я тут же согласился, а Алексеева держали какие-то дела в Москве. Но он попросил: "Если рыбалка будет удачной - дайте мне телеграмму". На том и порешили.

Рыбалка - радующее душу, будоражущее чувство времяпрепровождение. Особенно занятна подготовка к ней, когда мастеришь снасти (вяжешь крючки, взвешиваешь дробинки, подбираешь поплавки)... А мысли в это время уже там, на водоеме, - в лодке или на берегу реки; фантазия рисует поклевки рыбы, удачливые подсечки, ловкое выуживание, приготовление ухи, веселый треп за трапезой под открытым небом...

В Суземку мы ехали поездом. В Брянске к нам присоединился поэт Илья Швец - земляк Грибачева и давний соратник по рыбалкам. Настроение было приподнятым: ведь ехали в незнакомые места, сулящие открытия и удачу. Я даже надеялся (и это мне удалось) написать очередную главу романа, которая горела во мне и звала к письменному столу.

Поселились мы в поселке Усух, состоявшем из одной улицы темных от древности бревенчатых домов, многие из которых пустовали, начали осваивать речные затоны Неруссы. Рыба ловилась плохо. Шел нерест леща, и его легко можно было багрить на мелководье спиннинговой блесной. Но это был браконьерский способ ловли и под строгим, недремлющим оком Грибачева нами отвергался.

Я послал Алексееву телеграмму: "Приезжай немедленно, клев рыбы бешеный, но нечем ее засаливать. Страдают и местные рыбаки. Привези побольше соли".

На второй день последовал ответ: "Приезжаем с Сережей Смирновым. Встречайте..." И указывали номера поезда и вагона.

Сергей Васильевич Смирнов был не только блестящим поэтом, но и отменным рыбаком, искусным пародистом, анекдотчиком. Компания у нас складывалась такая, в которой не заскучаешь. В указанное время мы с Грибачевым приехали на райкомовском газике встречать рыбацкое пополнение. Поезд на станции Суземка стоит всего лишь две минуты, и мы увидели Алексеева и Смирнова уже стоящими наготове в тамбуре вагона у двух объемных чемоданов.

- Соль привезли?! - спросил я, когда поезд остановился.

- Привезли! - весело ответил Алексеев.

- Будь она проклята! - добавил Смирнов. - Надорвались! Еле втянули в вагон!

Алексеев сдвинул с площадки мне на руки чемодан, и я почти уронил его на платформу. Неподъемный!.. Второй чемодан стаскивали вдвоем с Грибачевым; при этом он едко шепнул мне:

- Еще неизвестно, кто над кем будет потешаться.

И он был прав: я уже про себя хохотал, с трудом волоча к машине один из чемоданов: "Сам заварил, сам и хлебай..."

Приехали в Усух. Сергей Смирнов тут же дал ему определение: "Социализм минус электрификация". Задержались у амбара, оборудованного под магазин. В нем, кроме водки, черного хлеба и высохшей сельди, ничего не было. Зато на деревянном полу - гора соли грубого помола, высившаяся до самого потолка.

К моей досаде, Алексеев, зайдя в магазин, никакого внимания на соль не обратил, хотя подножье ее "террикона" начиналось прямо у прилавка. Миша стал покупать хлеб и водку. Тогда я, улучив момент, толкнул его на гору соли. Отступить было некуда, и он, потеряв равновесие, рухнул спиной на "террикон", раскинув руки. И только тогда понял, что он лежит на... соли!

Все мы хохотали до слез. Продавщица смотрела на нас с испугом: чокнутые!..