Исповедь травы

Я иду и млею от испуга:
Бьется ль сердце под твоей кольчугой?
Я с тобою – хоть на бой, хоть на кол!
Слышишь, путник? Странно… ты заплакал…

– А между прочим, – произносит Лоти, когда Сульвас кончает песню, – сегодня на лестнице в парк был убит Иэн Дорсет из «Счастливого дома». Убит Ниххатом по приказу лорда Райни.

– Вот сволочи, – Снэйкр ставит бокал на стол. – Он-то им чем не угодил? Пел всякую безобидную ерунду…

– Тем, что в конце концов сочинил такую ерунду, которую могли подхватить на улицах, – объясняю я. – И как на грех, Райнэя поминалась там не слишком почтительно.

– Сука, – подает голос Иниана. – Была, есть и помрет сукой!

– Ладно, – Снэйкр забирает гитару у Сульвас и передает Лоти. – Помянуть, однако, надо… Давай, Лоти, свою «Балладу о разбитой лютне».

Та кивает, принимая гитару…

Больше всего это похоже на слезы… бешеные слезы, выжатые из глаз ветром на полном скаку. Не могу подобрать для этой мелодии другого определения, кроме «отчаянная». Кажется, струны рвутся под ее пальцами – никогда прежде я не видела такой игры, но она как нельзя лучше соответствует ее голосу, неощутимо переливающемуся из молитвенного шепота в яростный, почти надрывный крик… С холодком в груди я узнаю в Лотином пении эхо своей собственной манеры Говорить. Вот только я на всю жизнь обречена Говорить, а не петь, в лучшем случае – подпевать кому-то, ибо не дано мне ни сочинять музыку, ни играть самой. Оттого, наверное, и преклоняюсь так перед всеми, кто это умеет…

О люди, не дай вам Господь никогда
Разбитую лютню увидеть свою
И имя, пропавшее вдруг без следа
С расколотым миром в неравном бою!

– слова, пронзительные, как плач лопнувшей струны, мчатся столь стремительно, что я совершенно не успеваю их запомнить. Лишь последний куплет занозой застревает в сознании:

И меч мой взлетает… Ах да: «Не убий!»
Нет, кончено все! Свет небес, помоги!
На страшном суде, где архангел трубит,
Любовь, говорят, покрывает грехи,
Любовь, говорят, покрывает грехи…

И снова отчаяние неведомо куда несущейся мелодии – и вдруг словно остановка на полном бегу, плавный, печальный перебор, и на фоне его Лоти отрешенно выговаривает финальные слова:

– Лезвие меча скользит по камням, и скрежет царапает кристальную твердыню безмолвия, застывшего не одну сотню лет назад. Неужели, неужели я не успела?!…

Воцаряется благоговейная тишина. Но я не позволяю ей продлиться слишком долго:

– Это твоя вещь, Лоти?

Она кивает.

– Знаешь ли ты, что сейчас я услышала то, что можно поставить почти вровень со Словами Луга? Не всякому Мастеру Ордена дано так проецировать эмоции, как это делаешь ты – и без всякого обучения!

– Я всегда знала, что Лоти – лучшая и сильнейшая из нас, – откликается Сульвас. – Она и без короны была нашей любимицей.

– Я давно пытаюсь что-то делать, – Лоти смотрит на меня. – Но мне не у кого учиться, и я не знаю, хорошо я это делаю или плохо. А как вы появились, стала мечтать – вот бы у Лугхада поучиться… Потому и на лестницу к вам бегала все время, но подойти боялась. Кстати, ты сказала – Мастера Ордена… это кто такие?

Я гляжу на щель между портьерами – она едва видна, на улице уже почти стемнело, – и понимаю, что сегодня я дома не ночую. Ничего, Он будет слишком поглощен своими глюками, чтобы чересчур беспокоиться обо мне, а я – сейчас я в первую очередь член Ордена, и во вторую, и в третью, и лишь в десятую – все остальное. И никогда в жизни не прощу себе, если вот прямо сейчас не загружу Лоти по программе-максимум! Такие самородки и в Городе-для-Всех на улице не валяются, а уж здесь, в Кармэле…

Нам постелили в комнате Лоти, на большой кровати, где можно было улечься вдвоем – но мы в эту ночь так и не легли. Лоти прихватила с собой гитару Сульвас, горя желанием показать мне все, что у нее есть, и… слава богам, что акустика в этом доме, как в хорошей студии звукозаписи! А что касается меня, я уже давно привыкла спать не по ночам, а с рассвета до полудня – живя с Ним, привыкнешь и не к такому.

Откуда, откуда это – в ней, здесь? «Откройте лаву скорей ценою смерти моей – вы сами себя уничтожите в ней! Да, Свет идет, Свет грядет, я – лишь судьбы поворот, и станет тайное явным в означенный год…» Или дар Серидов, который так боялся потерять ее отец, и заключается в этом? Если не врут легенды и рукопись Пола Открывателя, Аньес вроде тоже умела петь, но Слов, кажется, не складывала…