Исповедь травы

Я достаю серьгу Утугэля. При виде ее у мадам перехватывает дыхание:

– Волчья вещь! Скажешь, и это к тебе попало честным путем?

– Вира за оскорбление, – небрежно отвечаю я. – Ну, сколько дашь?

– Погоди-погоди! За какое такое оскорбление? Ты хочешь сказать, что Волк обошелся с тобой, горожанкой, по своим законам? Вот в это я никогда не поверю!

– А во что же ты поверишь? – меня начал раздражать этот торг. Гурд на улице небось уже замерз, в одной-то безрукавке, да и Лугхад дома заждался… – В то, что краденое?

– Да нет, и это на правду не похоже. Такие, как ты, не крадут, в шелках да серебре…

Трать-тарарать, дался им всем этот шелк! Достали! Между прочим, как раз крадут. Одних только колец на моем счету три штуки, правда, с прилавков, а не у ближних своих, и не в Кармэле…

– Да и попробуй укради у Волка! Скорее всего, сам подарил, в благодарность за славную ночь…

– Думай, что хочешь, – перебиваю я мадам. – Моя цена, с учетом того, что Роэд все равно ее переплавит – сто двадцать рун. Назови свою цену.

– А звездочку-алмазочку с неба не хочешь? – взвивается мадам. – Сто двадцать! Если ты такая удачливая, что даже в Волчьих постелях валяешься, не обеднеешь и на семидесяти пяти.

– Слушай, почтенная пожилая леди, ты и так уже сунула в карман верных пятьдесят рун за перстень! Последняя цена – сто десять, ну ладно, сто пять. Не буди во мне желание крикнуть «хаййя!» и на деле показать, в каких я отношениях с Волками! Дороже ведь обойдется.

– Да кто ты вообще такая?!

Шальная мысль закрадывается в мою голову. Я мало что поняла из объяснений Утугэля, но вроде бы та штучка, которая качается на моем лбу, есть какой-то священный символ для живущих в Кармэле… А я не из тех, кто получает удовольствие от торга, не было, видать, купцов среди моих предков.

Я аккуратно откидываю покрывало.

– Кто я такая? – переспрашиваю я. – Смотри, ты должна меня узнать.

Эффект превосходит все мыслимое: мадам становится абсолютно бесцветной даже под слоем краски, с губ ее невольно срывается: «Нет… Не может быть…»

– Ну что, будем и дальше торговаться? – тороплю я. – Или сойдемся на моей цене?

Трясущимися руками мадам вынимает кошелек.

– Сто… сто десять… Ваши сто двадцать, госпожа. И… еще сорок за перстень.

Я уже не пересчитываю, не веря удаче. Сложив и это в пояс, поворачиваюсь к зеркалу, желая поправить покрывало…

…и вижу в нем то лицо, что когда-то отражалось в зеркальном водовороте Круга Света. Те же точеные черты с налетом вечности, изумрудные глаза… и бледное зеленое пламя, окружающее черный агат.

Ай да Утугэль! Это значит, носящая эту подвеску любому видна в истинном облике? Ну, Волчара, не понимаю, почему ты до сих пор не шаман! Или… каковы же ваши шаманы, если простые Волки умеют ТАК смотреть!

– Мы в расчете, – говорю я как можно холодней и тороплюсь покинуть сцену. Уже по дороге, под поспешно наброшенным покрывалом, отцепляю подвеску и зажимаю в кулаке. Хватит с меня на сегодня локальных чудес…

…– Что так долго?

Лугхад сидит на крыльце и любуется звездами. Гитара, как всегда, рядом.

– Сам знаешь – у меня ничего не делается просто. На этот раз вышли… э-э… танцы с Волками.

– Сколько дали?

– Не вдаваясь в подробности – двести семьдесят новыми.

– Не бывает, – Он откидывает голову назад, волосы волной стекают с плеч. – Да, на такие деньги можно и прикид…

Совершенно не удивился. Ничего, это поправимо…

– Смотри, – я осторожно кладу Ему на ладонь Утугэлеву подвеску. – Подарили. Без объяснений. Сказали, ты все знаешь.

– Кто подарил?! – Его равнодушия как не бывало, даже, кажется, глаза начали светиться в темноте.

– Опять же если без подробностей – один Волк постмолодого возраста.

– Тогда еще ничего, – Он переводит дух. – Это знак Черной Луны. Очень сильная вещь… и небезопасная. Тебе лучше никогда его не носить.

Даже так?

– А можно подробнее, Лугхад?

– Не сейчас. Если честно, у меня уже слипаются глаза. Завтра утром, идет?

– Завтра так завтра, – соглашаюсь я. – Я тоже ужасно хочу уткнуться в подушку…

Терцет III. УТЕШЕНИЕ ДУХА

«И СКРЫЛИСЬ ОТ ВЗОРА БОГОВ…»

ОТЛИЧНЫЙ ДЕНЕК

СЕГОДНЯ У НАС…

Двадцать шестое августа.

День святой Элеонор Гинтаринской.

День Благодарения.

И мой день рождения.

В этот день я просыпаюсь рано утром. Тишина. Лугхад разметался волосами по подушке и улыбается во сне. Чтобы не ранить эту хрупкость утра, я двигаюсь почти бесшумно, и ведро не гремит в моих руках, когда я беру его и отправляюсь за водой.

Утренний холодок осторожно трогает мои обнаженные плечи, тонкой струйкой втекает под одежду. Небо затянуто жемчужным покровом, солнца нет, но и дождя, судя по всему, не предвидится… Тихо в мире. Бодрствую я одна. Кармэль еще не скоро проснется – сегодня можно, сегодня праздник. Никто не увидит, как я беру воду из колодца, который пересох не один десяток лет назад.