Исповедь заключенного (СИ)

Наконец около половины одиннадцатого я дождался благоприятного момента. Харди, громогласно смеясь, подарил пылкий поцелуй своей спутнице и, обещая скоро вернуться, удалился из зала, сунув руки в карманы. Я незаметно вышел за ним. Циммер, насвистывая, направлялся к туалету по пустынному коридору с колоннами. Он совершенно не подозревал о моем присутствии, да и вряд ли заметил бы меня: я двигался с большой осторожностью. Харди вошел в туалет, хлопнув дверью; я тенью скользнул следом. Дальнейшее было минутным делом. Я стоял в полумраке у входа и слушал прерывистое дыхание Циммера и журчание струи мочи о стенку писсуара; этот звук казался мне вечностью, но я не был взволнован. Мои мышцы были напряжены, как у тигра перед прыжком — я наслаждался этим ощущением. Наконец Харди застегнул ширинку и вышел к умывальникам; сполоснув руки, он неожиданно плеснул себе воду в лицо и уставился в зеркало. Я с удивлением осознал, что его улыбка — напускная. В зеркале отражалось лицо человека, измученного кокаином и завышенными амбициями: синяки под глазами, мокрые волосы прилипли ко лбу, рот скривился в мучительной гримасе. Но было уже поздно передумывать. Последнее, что видел в своей жизни Харди Циммер — это чью-то руку, засовывающую ему в рот платок, смоченный хлороформом.

Я осторожно опустил тело на кафельный пол. Закрепил платок. Пока он просто без сознания. Нужно еще несколько минут, чтобы он гарантированно перешел в мир иной. Значит, никто не должен сюда входить в течение как минимум пяти минут. Я вышел в коридор, достал из кармана карандаш и накинул через щель в двери внутренний крючок. Пусть думают, что заперто. Осталось только вернуться назад как ни в чем не бывало, что я и сделал. Ни одна живая душа не заметила моего отсутствия. Я сел на место в углу, пытаясь немного придти в себя: все-таки я надышался паров хлороформа, меня мутило и клонило в сон. Праздник приближался к своему апофеозу, сейчас выберут короля и королеву бала. Королева уже вышла на сцену и рассылала всем улыбки. А король задерживался; начались перешептывания и вопросы. И только я знал, что король лежит мертвым в мужском туалете «Ричардсон Аудиториум», и от этой мысли внутри растекалось приятное тепло и удовлетворение.

Кто-то из друзей Циммера вспомнил, что тот отлучился, и побежал за ним; я считал секунды, когда обнаружат труп. И потом пошел вместе со всеми посмотреть на тело, и даже сумел изобразить на лице легкий оттенок изумления. Вызвали полицию, всех дружно отправили в участок. Меня отпустили практически сразу же, а друзей Харди оставили надолго. Весь город только и обсуждал произошедшее. Расследование шло полным ходом. И через неделю был объявлен окончательный вердикт — самоубийство. Выяснилось, что Циммер действительно употреблял наркотики. У него были проблемы с психикой. Более того, он как-то в разговоре с приятелями обмолвился, что хотел бы покончить с собой, но никто не думал, что это случится так скоро. Головоломка сложилась: Циммер планировал самоубийство и выбрал выпускной вечер для того, чтобы уйти из жизни с максимальной помпой. Это было в его стиле. На похоронах присутствовала вся школа. Бросая горсть земли на могилу Харди Циммера, я поклялся про себя, что так будет с каждым, кто посмеет нанести мне обиду.

Это убийство ярко впечаталось мне в память. Я помнил его в мельчайших подробностях; убийства бабушки и пастора просто меркли по сравнению с ним. Можно было гордиться собой: элегантно, быстро, безупречно. Я изрисовал целый альбом лежащими фигурами в костюмах с бабочкой. А потом сжег его в камине и сообщил родителям, что уезжаю в Нью-Йорк. Они отнеслись к этому равнодушно, занятые своими делами. Так я собрал чемоданы и перебрался в Большое Яблоко. Почему я это сделал? Тому много причин. Отчасти я все же опасался, что меня раскроют. Замести следы представлялось логичным и правильным решением. Выпускник колледжа поехал попытать счастья в большом городе: есть ли что более естественное в жизни этих ограниченных людишек? Нью-Йорк привлекал меня еще и тем, что в огромном мегаполисе я мог чувствовать себя действительно комфортно. В маленьком Принстоне я постоянно был на виду, в Нью-Йорке я растворялся без остатка. Одиночка среди толпы — истинное амплуа настоящего мизантропа.