Испытание

Что же такое личное счастье? Это дом, семья, дети, достаток, покой, здоровье… Тотырбек представил себя в окружении детей: крепких, здоровых, сытых, веселых, детей и его и Заремы. Да, это счастье… И человек уже всем доволен в жизни? Думай, думай же! — скомандовал сам себе Тотырбек. — Отчего ты хмуришься? Неожиданная мысль потрясла Тотырбека: сегодня счастье выглядит иначе, чем в понятии прежних поколений. Да, да, сегодня уже недостаточно только дома и семьи. Я хочу приложить свои руки, умение, сердце к чему-то большому и важному, хочу быть полезным аулу, людям. Отними у меня те большие цели и заботы, которые не дают мне спокойно спать, не позволь мне общаться с народом, решать вопросы жизни Хохкау, ущелья, — и я буду страдать. Я терплю невзгоды, потому что полностью отдаюсь тому, что сделает жизнь всех богаче. Я живу этим, хотя я и горемыка в семейной жизни, а счастье немыслимо без семьи. Значит, родилось нечто важное, что заставило людей по-иному понимать счастье, что примеряет их с нехваткой продуктов, жилья, товаров. Не есть ли это то, что они стали властелинами своих судеб? Что зарядило их верой в будущее, в котором всего будет вволю и для всех!.. Значит, освобожденный дух — тоже счастье? Значит, вера в будущее — тоже счастье?.. Значит, призвание человека — тоже счастье? Любимая работа — тоже счастье?.. Открыть новые возможности человеческого мозга и тем самым дать людям дополнительные силы, — не в этом ли видит счастье Зарема? А он оторвал ее от любимого дела, от мечты. Он думал, что, женившись, осчастливит ее любовью и лаской. Получилось, что лишил крыльев. Но что делать? Ведь он тоже не может без нее? Ехать в Ленинград? Там найдет ли он свое место, почувствует ли, что он нужен окружающим? Нет, он никуда не поедет.

Тотырбек глубоко вздохнул оттого, что пришла ясность. Теперь он знал, как поступить. И он, не глядя ни на Хамата, ни на отца, ни на мать, ни на жену, произнес:

— Профессор прав — место Заремы там, в институте…

До них не сразу дошел смысл сказанного, но когда горцы осознали, что предлагает Тотырбек, это вызвало у каждого из них бурную реакцию.

— Ты разрешаешь жене уехать? — спросил Хамат, гневно сверля племянника глазами.

— Так нужно, — сказал Тотырбек…

Оставшись наедине, Зарема напрямик спросила мужа, что заставило его прийти к такому решению.

— В чувствах моих ты можешь не сомневаться, — ответил Тотырбек и, отвернувшись, добавил: — Прошлое стоит между на ми. Прошлое и… будущее…

Осенью, сдав больницу молоденькой выпускнице института, которая чуть ли не кощунством посчитала, что на дверях медицинского заведения нет замка, Зарема уехала в Ленинград. Во время прощания, видя изумленные и негодующие взгляды аульчан, Тотырбек повторил запавшую ему в душу поговорку:

— Мы с ней, как птица и рыба: мне до нее не взлететь, ей до меня не доплыть, — и чтоб больше не было никаких кривотолков, сообщил: — Разошлись мы с Заремой, разошлись…

* * *

Поразительно! — этот неторопливый рассказ о невзгодах и трудностях жизни Заремы удивительнейшим образом успокаивающе подействовал на Майрама. Его сегодняшние огорчения стали казаться мелкими… Он шел домой, думая о том, как судьба несправедлива к одним, заставляя их полной чашей испить горести, и как легко дает другим радости… Он невольно поежился — какой-то она окажется к нему, Майраму?..

Глава третья

… Легко сказать — забудь. Но как, если вокруг тебя везде и на автобазе, и на улице, и дома — только и разговоров, что о кино, когда каждый улыбается тебе и непременно подробно рассказывает, как обрадовался, когда услышал по радио, прочел в газете о твоих актерских успехах. Как забыть, если Мурат вошел в тебя, если нет тебе покоя от него? Если ты сам уже не знаешь, кто ты: Майрам или Мурат? Но надо забыть! Надо!

…Забыть! Забыться! «Крошка», скрипя тормозами, свернула с главной магистрали города в переулок и углубилась в узкую улицу, пугая прохожих, оттесняя их к стенам зданий.

Забыть все! Изгнать из памяти!.. Накренившись до предела на повороте, «Крошка» устояла на колесах, промчалась мимо стадиона и застыла возле пятиэтажного серого дома…

Забыться! Не думать о кино! Не думать о Мурате! Не слышать команды «Мотор!», «Метраж!», «Стоп!». К черту все! Мелькали лестничные пролеты. Лихорадочно считая этажи — первый, второй, третий, Майрам оказался на лестничной площадке… Он не сразу нажал на кнопку звонка. Оглядев себя, свою неизменную куртку и видавшие виды брюки — замусоленные, топорщившиеся на коленях, он заколебался: не удалиться ли? Но тут же рассердился на себя. Чего это он станет наряжаться? В театр он с ней не пойдет. А таким она его не раз видала. И тогда, в первую встречу, он был в этом же одеянии…