Испытание

Я в растерянности. Мы вглядываемся в каждую из трех дорог, пытаясь угадать, что она нам сулит. Дорога, тянущаяся дальше, и та, что уходит влево, окружены домами, похожими на те, которые мы встречали по пути сюда. На дороге, уходящей вправо, стоит здание, привлекающее наше внимание, – серое, длинное, с центральной частью, возвышающейся над боковыми крыльями на несколько этажей и увенчанной большим куполом. Любопытство увлекает нас вправо.

Но там нас ждет тупик.

Здание под куполом, некогда великолепное, вот-вот обрушится. Оно и развалины двух других домов по бокам преграждают нам путь. Быть может, в экзамен входит решение задачи преодоления этих препятствий? Пока я ломаю голову, Томас бросает камешек на разбитые ступеньки.

Снова ничего.

Мы улыбаемся друг другу. Но прежде, чем Томас двинется дальше, я предлагаю:

– Брось еще один, так, на всякий случай.

Томас подбирает камень и запускает его в кучу строительного мусора слева от нас. Тишина, потом негромкий тикающий звук – и то место, куда угодил камень, взрывается. Здесь пути нет. Уход с дороги был неверным решением, за которое положено наказание.

Мы молча возвращаемся на перекресток и оттуда движемся вперед. Уткнувшись в тупик, мы не проверяем, ждут ли нас и здесь ловушки, потому что уже знаем – ждут.

Дорога влево ведет мимо бывших магазинов. Полинявшая, но еще различимая вывеска: «Инструменты». Меня подмывает задержаться здесь и поискать что-нибудь полезное, но я заставляю себя ехать мимо. Дорога, раньше пугавшая меня, теперь кажется единственным залогом безопасности. Она виляет среди развалин и приводит нас к новой развилке. Снова перед нами выбор из трех вариантов. Мы выбираем путь прямо, минуем новые развалины и заезжаем в тупик с признаками недавнего взрыва. Приходится тащиться назад. По пути я вспоминаю, на что все это похоже.

Лабиринт! Мы угодили в лабиринт.

В детстве отец часто рисовал братьям и мне всевозможные лабиринты и предлагал искать выход. Это напоминало гонку. Мы все получали одну и ту же картинку, отец ждал, чтобы мы приготовились, и давал сигнал начинать. Прикоснувшись кончиком карандаша к бумаге, мы уже не имели права его оторвать. Попавший в тупик считался выбывшим из соревнования. Отец учил нас думать и планировать заранее, не торопиться с решением, соображать, к чему оно может привести.

Возможно, в его памяти остался обрывок этого экзамена, а может, он просто коротал с детьми холодные снежные вечера. Так или иначе, мне трудно использовать этот урок и все представить заранее. День уже клонится к вечеру. Если мы не проявим бдительность, то можем застрять в этом лабиринте и исчерпать все свои запасы.

Я предлагаю Томасу устроить ранний привал на ужин. Он разочарован и так перегрелся, что с готовностью соглашается. Мы усаживаемся посреди дороги и начинаем с курятины, которая первой испортится на жаре. За едой я прошу у Томаса атлас. Согласно карте, дорога, что выведет нас из города, пролегает на юго-западе. Это означает, что мы должны выбирать направления, которые в конце концов выведут нас туда. Наша цель – улицы, ведущие дальше и на юг.

Новой информации немного, но это лучше, чем ничего. Мы снова седлаем велосипеды и крутим педали. На новой развилке сворачиваем налево. Опять ничем не примечательные дома, дальше – тупик. Возвращаемся на развилку, оттуда катим прямо. Оба в поту, но настойчивый поиск верного пути не прекращается. Не помогает даже компас: все эти повороты сбивают мое чувство направления. Темнеет, и нам ничего не остается, кроме как заночевать. Без света мы можем сбиться с пути и угодить в смертельную ловушку. Стоянку мы устраиваем посередине дороги, вблизи очередного тупика, в окружении трех ловушек, берегущих нас от опасностей.

Мы доедаем курятину, а зелень и последний пакет сухофруктов оставляем на утро. До того как нас скрутит голод, мы обязаны найти выход из лабиринта. В дневную жару мы старались беречь воду, и теперь у обоих от перегрева и обезвоживания потрескались губы. Остается одно: открыть бутылки, вода в которых может быть ядовитой. Вкус у нее неприятный, но ни я, ни Томас не чувствуем металлического привкуса или горечи, сулящих верную смерть. Есть и вдохновляющая новость: перебинтовывая рану Томаса и меняя мазь, я вижу, что рана выглядит лучше, чем раньше.

– Это потому, что у меня лучший на свете уход! – говорит он и целует меня. Мысль о заживающей ране и тепло его губ действуют на меня лучше всякой колыбельной.

Но утро возвращает чувство разочарования. Раз за разом мы радуемся, что выехали на верный путь, только чтобы через несколько поворотов убедиться, что надо возвращаться назад. Еще больше нас тревожат доносящиеся откуда-то голоса. Некоторые звучат как будто из-за барьера или с другой стороны дома. Пока что в этом невозможно разобраться, но ясно одно: мы в лабиринте не одни. Кроме нас есть другие крысы, отчаянно рыскающие по нему в поисках ускользающего выхода.