Испытание

И безжалостная вампирша, у которой в углу висят мертвые тела, исчезает. Кровопускательница преображается, уголки ее губ приподнимаются в улыбке.

– Представьте себе мое удивление, когда я обнаружила, что у меня есть пара, что моя магия подействовала на меня саму. И что я могу чувствовать себя как школьница, потерявшая голову от любви.

Она вздыхает.

– У меня такое чувство, будто мы с Алистером танцевали в мраморных залах Двора горгулий только вчера. Тогда там царили смех, радость, мощь и красота.

Произнеся слово «красота», она делает паузу и улыбается мне. Затем машет рукой, и пещера вокруг нас превращается в огромный бальный зал, полный женщин в ярких платьях и мужчин в богатых туниках.

Сам зал сияет белизной, он почти целиком возведен из белого камня – белый мраморный пол, белые алебастровые колонны с барельефами в виде лиц горгулий и белые каменные стены, увешанные пейзажными гобеленами в оттенках белого и кремового цветов, в которые вотканы золотые нити. Больше всего мне нравится тот, на котором изображен белый водопад, усеянный золотыми цветами.

В центре зала стоит огромный длинный стол, уставленный роскошными блюдами. Жареные куры, запеченная рыба, деревянные блюда с хлебом и сырами. Огромные тарелки с фруктами – персиками, виноградом, яблоками, гранатами, инжиром и какими-то другими, которых я прежде никогда не видела.

Вокруг стола толпятся мужчины и женщины, они едят, пьют и смеются. В конце зала находится что-то вроде танцпола, там играют музыканты и танцуют люди. Здесь я вижу Кровопускательницу, одетую в богатое темно-красное бархатное платье, его шлейф скользит по полу. В ее ушах сверкают рубины, они же украшают ее шею и тиару. Она смеется, глядя на Алистера, который кружит ее в танце. Он облачен в белую тунику, расшитую золотыми нитями, а на его голове красуется корона, как две капли воды похожая на ту, которая сейчас вытатуирована на моей ладони.

– Этот Двор прекрасен, – выдыхает Мэйси, и все мы смотрим на эту картину, как загипнотизированные.

– Это была церемония нашего сопряжения, – говорит Кровопускательница, и в ее голосе и в ее глазах есть что-то такое, что заставляет меня смотреть на нее, а не на разворачивающуюся перед нами сцену. – Это был невероятный день. Все явились, чтобы отпраздновать вместе с нами, и остались на три дня. Тогда я впервые увидела стольких горгулий сразу – думаю, так было и для других гостей, не состоявших при Дворе горгулий. Включая вашего отца. – Она поворачивается к Джексону и Хадсону. – В тот вечер он и задумал их убить. Но тогда мы этого не знали.

Она сжимает кулак, и сцена исчезает. Воцаряется мрак, разражается гроза. Сверкают молнии, гремит гром, хлещет дождь, и мы вымокаем до нитки. Но все проходит так же быстро, как началось, и вскоре в камине вновь вспыхивает огонь и вмиг высушивает нас. Кровопускательница стоит в середине комнаты, одетая в то же самое темно-красное платье, в котором она праздновала свое сопряжение, а с потолка медленно падают снежинки.

– Думаю, именно во время церемонии нашего сопряжения Сайрус и взревновал. Он был моей правой рукой и ярым приверженцем идеи о том, что когда-нибудь сверхъестественные существа будут править миром людей. Он был фанатиком, что, разумеется, устраивало меня, когда я тоже была зациклена на войне. Но едва я оказалась сопряжена с королем горгулий, как мои взгляды изменились. Теперь я хотела того же, что и Алистер, – мира. И Сайрус почувствовал себя преданным.

Он убедил членов Круга в том, что я больше не могу быть верной Двору вампиров, что теперь я принадлежу Двору горгулий, и он был не так уж и неправ. И я отошла в сторону, объявила его своим преемником и переехала ко Двору горгулий. Я уже была беременна моим первым ребенком и хотела проводить каждую минуту каждого дня с любимым.

Я могу это понять. Я сжимаю руку Хадсона. Я тоже не хочу разлучаться с моей парой.

Она продолжает:

– Но, Сайрус есть Сайрус, он не мог успокоиться до тех пор, пока не придумал способ разорвать договор и продолжить убивать людей. А это значило, что сначала ему нужно было уничтожить Армию горгулий.

Когда она произносит эти слова, поднимается ветер и начинается вьюга. Это просто еще одна иллюзия, говорю себе я. Ветер треплет мои волосы, хлещет меня по щекам. Я смотрю на Хадсона, будто говоря: «Какого черта», – и вижу, что ветер так силен, что он смог растрепать даже его несокрушимую прическу, так что волосы полностью залепили его глаза.

До сих пор я видела его таким только тогда, когда он выходил из душа перед сном, но наши с ним отношения начались совсем недавно, так что это происходило редко. С растрепанными волосами он выглядит моложе, уязвимее, и мне впервые начинает казаться, что его британская стрижка-помпадур была выбрана не без причины. Это его защитная броня – то же, чем прежде была для Флинта его фирменная улыбка. То же, что властность Джексона, которая скрывает его уязвимые места.