Испытание льдом

Несколько медведей, думается не больше восьми, посетили наши суда в конце 1850 года. Стоило нам завидеть несчастного зверя, как начиналось ожесточенное соревнование за обладание его шкурой. Оно было связано с немалым риском как для охотников, так и для медведя. Жертва и преследователи так безрассудно пересекали линию огня, что это вызвало бы негодование любого артиллериста из Вулиджского арсенала. Удалось убить всего одного медведя, но страх навели на всех остальных. Приведу примеры, чтобы показать опасность, которой подвергалась наша община, когда погоня за шкурами достигала апогея. Однажды двух ни в чем не повинных людей, поднявшихся на холм, чтобы осмотреть окрестность, в сумерках приняли за медведей и быстро открыли по ним оживленную, хотя, к счастью, отнюдь не меткую ружейную пальбу. В другой раз довольно почтенный человек бродил среди снежных гряд, как вдруг похолодел от ужаса, увидев выведенные на брезенте крупными буквами слова: «Осторожно! Пружинное ружье!». Вообразите его состояние. Как ему уйти? Еще один шаг — и по нему будет выпущен смертоносный заряд, втайне приготовленный для медведя. Судьба, однако, рассудила по-иному, а пружинное ружье было приказано перенести в отдаленный овраг. Его владелец ежедневно надеялся найти там убитого медведя, а я боялся обнаружить мертвого моряка. Многие из нас, грустя по оставленным дома подругам, часто уходили далеко от лагеря, чтобы побыть наедине со своей тоской.

Старик Аббот, старший на баке, об охотничьем азарте которого я уже упоминал выше, излечил меня от внезапной мании — погони за охотничьими трофеями. Как-то появилась огромная медведица с медвежонком, и три офицера тут же открыли огонь из ружей. Но выстрелил только один из трех стволов. Раненым оказался медвежонок, который вместе с матерью начал удирать к острову Гриффит. Я бросился их преследовать в сопровождении нескольких матросов. По моим пятам бежал старый Аббот и подстегивал меня, утверждая, что мы быстро нагоняем зверей. Мы действительно их нагоняли. К тому времени, когда мы подошли к острову, медведи, которые карабкались теперь с кошачьей ловкостью по крутому обрыву, были на расстоянии ружейного выстрела. Ружье все время давало осечку, а мать-медведица, казалось, была склонна спуститься и посмотреть, что это за двуногие звери ее преследуют. Я оглянулся на своих помощников, которые убежденно заявляли: «Сейчас мы ее прикончим!». Мое подкрепление состояло из старика Аббота, вооруженного ножом для снега, и нескольких, совсем не вооруженных людей, которые бросились бежать, видя, что другие побежали. Нож Аббота был всего-навсего отбитым на наковальне куском старого железа. Что же касается его лезвия, то, когда я с беспокойством осведомился, достаточно ли оно острое, мне весьма красочно ответили: «Хозяин ножа, Джон Аббот, мог бы сесть на лезвие и доехать до самого дьявола, не поранившись при этом». Я твердо убежден, что старый моряк с одним этим оружием пошел бы на г-жу Топтыгину, не боясь ее зубов и когтей. Но я запретил такой безрассудный поступок и позволил медведице улизнуть, выразив моряку благодарность.

Январь 1851 года. Мы все стали заметно бледнее, но лишь немногие сбавили в весе. Люди быстро уставали даже от совсем незначительных усилий, и аппетит у большинства ухудшился. Все мы, и офицеры и матросы, обязательно проводили по четыре часа на свежем воздухе при любой температуре и неизменно придерживались этого правила до тех пор, пока появление солнца не побудило нас к более продолжительным прогулкам.

Гораздо позднее, зимой, это было в марте, нас едва не погребли сильные бураны, следовавшие друг за другом. Сугробы доходили до крыши нашего зимнего жилища, которая возвышалась на 15 футов над палубой. Затем снег начало переносить и на подветренную сторону, и там выросли такие же сугробы. Между тем мы не могли выйти наружу и ограничились только принятием мер против обрушения нашего жилища, для чего ставили столбы и доски. Нам приходилось буквально прокапывать себе путь от корабля, и я не представляю, как бы мы смогли освободить заваленное снегом судно, если бы сама природа не пришла к нам на помощь, разломав льдину.

Это сначала грозило «Пайониру» повреждениями, так как судно, зажатое со всех сторон льдами, сидело в воде на два фута глубже, чем полагается. Мы рьяно принялись за работу, чтобы попытаться освободить судно. И вот однажды ночью меня разбудили громкие крики, одновременно прибежал старший рулевой доложить: «Судно всплывает!». В правильности этого донесения не было никакого сомнения, ибо внезапным рывком «Пайонир» оторвался от льдины, сжимавшей его натруженные бока, и немного спустя всплыл до истинной ватерлинии. Между тем окружавшая нас снежная гора опустилась до уровня льдины. Из нее первоначально образовался исключительно толстый лед, но потом, омываемый снизу струями более теплой воды, он стал не толще соседней льдины.