Испытание на зрелость

Марушка глубоко вдохнула этот чистый, успокаивающий воздух и счастливо улыбнулась. Наверняка ей здесь понравится. Она даже и не представляла себе, что здесь так хорошо. Поставив чемодан на дорожку, посыпанную крупным желтым песком, она размышляла, через какой из двух входов ей войти.

— A, Fräulein ist schon da![6] — раздалось из окна на втором этаже.

Сразу после этого по лестнице послышались быстрые шаги, и к Марушке, что-то бормоча, подбежала одетая в черное худая женщина с седыми волосами, собранными в пучок.

— Приветствую вас, — продолжала она по-немецки. — Барышня из Моравии, если не ошибаюсь?

Марушка подтвердила.

— Я сразу так и подумала, — прощебетала дама в черном. — Мы ведь ждем еще одну барышню, из Праги.

Откуда ни возьмись, рядом неожиданно оказалась еще одна женщина, тоже в черном, немного повыше и худее, чем первая. Пучок седых волос на ее голове казался гораздо большим, чем у первой.

— Schau, Tina[7], — обратилась к ней маленькая, — это фрейлейн Марихен из Моравии.

— Очень приятно, — манерно улыбнулась та, к которой обратились.

— Чтобы вы лучше поняли, — продолжала щебетать первая из них, — мы сестры господина священника. Это фрейлейн Тина, она старше, впрочем, это видно, nicht wahr[8], а меня зовут фрейлейн Мина. Я моложе. — И она смущенно хихикнула.

— Однако входите, — пригласила фрейлейн Тина, — господин священник вернется через часок, он пошел в деревню причащать.

Они подвели Марушку к черному входу.

— Здесь ходим мы, — разъясняла Мина, — а через парадный вход — господин священник.

В доме было чисто, от стен веяло приятным холодком. В комнате, где ей предстояло жить, стояли две кровати, ночные столики, шкаф, умывальник, стол и два стула. На свежевыскобленном полу лежал серый половик.

Марушка подошла к окну и открыла его. Белые занавески с кружевами по краям надулись, и с огорода в комнату влился освежающий запах политой огородной зелени. Из двух цветочных горшков на окне сбегал водопад маленьких хрупких колокольчиков, из одного — голубых, а из другого — белых. Жених-и-невеста…

Все в комнате дышало спокойствием и благополучием прошлого века и немного печалью, словно по комнате пронесся целомудренный запах увядших цветов. Марушка посмотрела на голубой и белый водопады колокольчиков и с горькой улыбкой вспомнила о двух старых барышнях.

Налив из тяжелого фарфорового кувшина воду в умывальник, она погрузила в нее лицо и почувствовала приятный холодок. Одновременно в сердце у нее проснулось воспоминание.

— Юла, — вздохнула она, — почему тебя нет рядом со мной? Как было бы хорошо, если бы я теперь посмотрела из окна, а внизу стоял ты…

На деревянной вешалке около умывальника висели два белоснежных полотенца с длинной бахромой. «Grüß Gott, tritt ein bring Glück herein»[9] — гласила надпись, вышитая голубыми нитками на первом из них, а на втором красовалось: «Morgenstunde hat Gold im Mund»[10].

Она развернула первое, призывавшее господа бога принести в дом счастье, и прижала его к лицу. Полотенце пахло травой, солнцем и водой. Марушка вспомнила, как бабушка с жестяной лейкой в руке ходила по траве от одного куска полотна к другому. Вода струилась из сеточки, звонко падая на просохшие холсты, от которых поднимался запах озаренного солнцем отбеливателя.

Что сейчас делают дома во Врбовцах? Бетушка, наверное, пасет коз у Конерзова колодца, папа сидит в билетной кассе или в товарной конторе станции и выдает сельчанам пришедший багаж, а мама если не убирается, то наверняка работает в саду или возится с курами. Только тетушка Маруша… Она хотя и пришла вместе со всеми на вокзал проводить Марушку, однако, бедняжка, уже едва ходит.

Под окнами зашумели. Марушка разобрала писклявый голосок фрейлейн Мины:

— Ach, so ein schönes Fräulein! So elegant![11]

Вскоре по лестнице уже раздался топот нескольких пар ног. Затем распахнулись двери, и в комнату ввалилась сначала фрейлейн Мина.

— Прошу вас, входите, барышня, — щебетала она по-немецки, — у вас тут уже есть компаньонка, Марихен из Моравии.

Через порог переступила наряженная девушка с золотыми кудрями, а вслед за ней вошла строгая и важная фрейлейн Тина.

— А это наша дорогая фрейлейн Элен из Праги, дочь господина главного профсоюзного советника, — рассыпалась в любезностях Мина. — Прелестная, nicht wahr? Красивенькая, как на картинке!

Марушка с Геленой не понимали друг друга. Не потому, что у Гелены было шелковое кружевное белье, а у Марушки — лишь полотняные рубашки, сшитые бабушкой, и не потому, что одна была дочерью высокопоставленного государственного чиновника, а другая — простого железнодорожного служащего. Ведь Марушка ей не завидовала, а Гелена не кичилась перед ней ни своим происхождением, ни гардеробом. Она была не плохой, а просто легкомысленной.

— Называй меня Элен, а я тебя буду звать Мери, хочешь? — предложила она Марушке в первый же день.

Марушка с улыбкой покачала головой:

— Я привыкла, когда меня называют Марушкой или Марженкой.

— Как хочешь, — охотно согласилась Гелена, — я просто думала, что это тебе понравится.