Испытание на зрелость

— О, этого вам долго ждать не придется, — с легкой иронией отпарировала Ярка и взъерошила крашеные волосы, которые вдоль пробора стали уже чернеть.

38

После возвращения в Брно Марушка попала в первую камеру, где находилась и сестра Ярки Иржина. Опять новые лица, новая обстановка. Но комиссар прежний — садист Дорш.

Допросы повторялись почти каждый день. Кровавые ссадины покрыли всю спину. Она никому не жаловалась и никому не говорила, почему ее арестовали. А если среди двадцати женщин окажется доносчица?

Иржина помнила Марушку с того дня, когда их вместе везли после допроса. Потом она не видела ее больше месяца — до тех пор, пока в середине января девушку не втолкнули к ним в камеру.

— Ты, случайно, не с моей сестрой приехала? — спросила Иржина Марушку, когда через окно камеры заметила во время прогулки во дворе Ярку.

Они быстро сблизились. Марушка могла верить сестре той девушки, которая влепила пощечину комиссару Фридриху и без единого стона вытерпела все пытки.

— Расскажи мне о ней, — попросила она Иржину.

— Садись ко мне на кровать, поговорим, — радостно сказала Иржина.

— Нет, я лучше постою, — отказалась Марушка, — ужасно не люблю сидеть.

Иржина, восприняв это как неуместную вежливость, крепко обняла Марушку за плечи и хотела усадить рядом с собой. В этот момент она почувствовала, как Марушка резко дернулась и сжалась от боли. Минуту Иржина удивленно смотрела на нее и вдруг все поняла. Быстро принесла свое полотенце, намочила его и выжала.

— Ложись на живот, я положу тебе на спину компресс. Станет легче.

Иржина сидела на кровати около Марушки и рассказывала, время от времени меняя компресс. Остальные женщины в камере делали вид, что ничего не замечают. Страшно было смотреть на покрытую кровоподтеками спину девушки.

На кровати рядом с туалетной будкой плакала тридцатипятилетняя проститутка. Она попала в тюрьму за то, что заразила нескольких немецких солдат.

— Каждый воюет своим оружием, — заявила она в первый же день своего заключения и попросила выделить для нее одну из двух раковин.

— Я не жалею, что заразила этих негодяев, — повторяла она каждый вечер перед сном. — По крайней мере, вывела их из строя. Боюсь только, что моя дочка, оставшись без присмотра, займется таким же ремеслом. Я этого не переживу.

Теперь она сидела на кровати возле самого грязного, вонючего места в камере и рыдала.

Иржина снова намочила в умывальнике полотенце и положила на спину Марушки.

В высоких сводчатых залах бывшего костела в Цейле мучеников теперь стало значительно больше, чем когда-либо раньше. Но среди них мало покорившихся, а лицемеров еще меньше.

— Ярка совершенно другая, — рассказывала Иржина Марушке. — Она знает, что делает, чего хочет и за что борется. А я слабая. Правда, я хотела во что бы то ни стало бороться и пошла с кем угодно, кто меня позвал бы. По воле случая этими людьми оказались именно коммунисты. А Ярка состоит в партии уже многие годы.

За толстыми каменными стенами тюрьмы в Цейле бежит время, заполненное допросами, пытками и короткими прогулками по тюремному двору. Здесь люди радуются мелочам — куску угля, пронесенному в камеру в ведре, свертку, который тайком передаст жалостливый надзиратель, письму, которое удастся переправить на волю.

Израненная спина постепенно заживала. Марушка снова начала шутить и смеяться. Печальный это был смех.

После ужина они говорили о книгах и фильмах, пели песни, читали стихи. В воздухе уже пахло весной, она проникала в тюрьму через все лазейки, через все трещины древних стен. Вместе с пробуждением природы и в сердцах заключенных загоралась надежда.

Через двор были видны окна мужских камер. Заключенные переговаривались с помощью азбуки Морзе. Иногда им удавалось обменяться и записками.

У Ярки, сидящей в соседней, двухместной камере, в мужском отделении появился поклонник — Ферда. Она усердно перестукивалась с ним, а однажды Ферда прислал ей письмо через одного из заключенных, подметавших двор.

Но надзирательница через глазок в дверях заметила это. Как молния ворвалась она внутрь и набросилась на Ярину. Она хотела вырвать листок бумаги из рук девушки, но Ярка быстро запихнула его в рот.

— Выплюньте его, немедленно выплюньте! — потребовала надзирательница.

Но Ярина быстро-быстро жевала и не собиралась выплевывать.

— Хорошо подумайте об этом! Я доложу! — угрожала надзирательница, протягивая к ее лицу ладонь. — Немедленно выплюньте!

Ярка быстро проглотила изжеванную бумагу и плюнула в подставленную ладонь.

Надзирательница была в ярости.

— Какая наглость! — закричала она. Ругательства посыпались одно за другим. — Подожди, проклятая стерва! Тебе это не пройдет даром! За это ты пойдешь в особое отделение, а там из тебя выбьют наглость. Уж я об этом позабочусь, ручаюсь тебе!

Ярка спокойно ждала, пока надзирательница угомонится, затем выразительно посмотрела на ее вздутый живот и спокойно тихим голосом произнесла:

— А разве вы не боитесь, что ребенок, который у вас родится, впитает в себя всю вашу злобу? Он будет относиться к вам так же, как вы к нам!