Испытание. По зову сердца

— Давай сядем, — Михаил Макарович показал Вере на табуретку около стола и сам опустился на другую. — Вчера к нам прибыло еще пополнение — радистка, владеет немецким языком. Она передала, что «Гигант» просит срочно сообщить, что у тебя в глубине шестого корпуса?

— Много и мало. Засекла много, а что за войска, вернее, их состав и номера, не знаю. Надо уточнить.

— Очень рад. Теперь, Юля, надо уточнить все то, что ты обнаружила, и проследить, куда все это двинется. Попросим Захара Петровича связать тебя с витебскими партизанами. Только это потом. А сейчас расскажи, — Михаил Макарович положил свою ладонь на руку Веры, — где думаешь устраиваться на работу?

— На работу? — нахмурилась Вера. Это слово ее пугало. Идти на работу надо было туда, где больше всего военных. Конечно, хорошо было бы в часть, но это так сразу невозможно. Одно остается — немецкий бар, а это каждый день трепка нервов от нахальных предложений захмелевших и трезвых «арийцев». И она, сдвинув за ухо свесившуюся на глаза каштановую прядь, выдавила: — Пойду официанткой в «Каффехауз!»

— В «Каффехауз»? Не советовал бы. По всей фронтовой ситуации мы, видимо, в этих краях засели надолго, возможно, на всю зиму.

— На всю зиму? — Вера сделала большие глаза. — Значит, наши осенью наступать не будут?

— Про это я тебе сказать ничего не могу. Как я понимаю, чтобы развернуть генеральное наступление в Белоруссии, надо основательно подготовиться. Когда сюда ехала, заметила, какая здесь местность? Сплошь озера, болота, леса, и еще ко всему этому они укреплены. Видела, какие укрепления? И их, Юля, с ходу не возьмешь.

— У нас здесь, вокруг Богушевска, тоже роют.

— Вот видишь, роют. По всей вероятности, роют и за Богушевском и в других местах. И это все — «Восточный вал». Он простирается на большую глубину и в несколько оборонительных полос. Обо всех их работах с помощью партизан ты должна разведать и сообщить фронту. Поняла?

— Поняла.

— Тогда одевайся, — Михаил Макарович бросил ей дождевик. — И подмени Захара Петровича.

— Зачем?

— Я ему объясню, что и как надо сделать.

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

На сегодня Вера наметила пробраться в Лукты на связь к Змитроку Клышке и взять у него сведения. Он обещал пробраться по шоссе на реку и там «пронюхать», что немцы строят по Серокоротинке, да и узнать, что делается на Лучесе.

Но ее желание не сбылось. Только она рассталась с Устиньей, которой сообщила, куда идет, и вышла из садика на пристанционную площадь, как столкнулась нос в нос с захмелевшим унтером.

— Фройлейн, айн момент! — остановил ее унтер. И если бы не его товарищ, такой же долговязый, как и он, то унтер облапил бы Веру.

— Данке, — поблагодарила Вера и опешила: на нее сквозь роговые очки смотрели широко раскрытые серые глаза. — «Боже мой! Неужели он?» — Но, не показав виду, повернулась, взяла сумочку под мышку, что значило, что сзади «хвост», и пошла на перрон и, чтобы Устинья их заметила, сознательно прошла мимо нее. Чувствуя сзади торопливые шаги, еще быстрее зашагала в конец платформы.

— Вера Яковлевна, — наконец нагнал ее очкастый. — Это ж я, Иван Севостьянович Стропилкин, не узнаете?

Да, не было никаких сомнений, перед ней стоял Стропилкин.

— Вы, господин Стропилкин, ошиблись. Я не Вера.

— Неправда. Вы Вера Железнова. — Стропилкин крепко сжал ее локоть.

— Отстаньте от меня, — выкрикнула Вера, да так, чтобы слышали рабочие, отдернула руку и побежала.

— Вера, остановитесь, — несся за ней Стропилкин. — Я должен вам сообщить очень важное... Вашей жизни касается. Остановитесь!..

— Стой, господин! — встал перед Стропилкиным, растопырив руки, Степан. — Чего вы за фройлейн гонитесь?

— Пустите. Она моя хорошая знакомая, и вот здесь за всю войну впервые встретились. Будьте добры, пустите.

— Хорошая знакомая? А чего же она тебя чурается? — наступали рабочие.

— Не узнала, — пятился Стропилкин.

Если бы не болтавшийся на тропе унтер, рабочие пропустили бы за Верой этого полунемца в бушлате и кепи. И там, в чащобе леса, конечно, прихлопнули бы его.

— Вот что, мил человек, топай отсюда подобру-поздорову. А то в здешних лесах, сам знаешь, всякий народ бродит.

Стропилкин, понуря голову, поплелся обратно, не обращая внимания на своего собутыльника.

Если до этого часа, — а Стропилкин знал, что Веру разыскивает контрразведка, — он восхищался и жалел ее, то сейчас, увидев ее строгой, но такой же обаятельной, с еще большей силой возненавидел себя: «Не признала. Ушла, и ни улыбки и ни одного теплого слова, лишь страшный взгляд ненависти и злобы...» Стропилкин остановился на лесной тропе, зло сдернул кепи, швырнул наземь и, сжав зубы, согнулся и так застыл.

В то время, когда рабочие остановили Стропилкина, унтер понял, что там «пахнет порохом».

Ему стало жаль Ивана, и он решил преподнести ему сюрприз.

Недолго думая, юркнул в лес наперерез Вере, нагнал ее на лесной дороге на Заозерье, где она хотела перемахнуть железную дорогу и там в лесу скрыться. Но только она выскочила на рельсы, как постовой на мосту пронзительно свистнул и оттуда бросилась к ней охрана.