Испытание. По зову сердца

В маленьком оконце затухал день, и подвальная камера-одиночка погружалась во мрак, нагоняя на Веру безысходную тоску. Ее удручал не страх пыток, не даже смерть, а то, что остановилось ее дело. А чтобы наладить его, надо много времени. А тут, в тылу корпуса, две дивизии, да и третья обозначилась. Алесь это плохо знает, прозевает их выдвижение... А если они лесами скрытно подберутся, ударят на Лиозно и там повернут на Смоленск... Тогда — море крови и тысячи жизней. Неужели нет выхода? И она, сама не зная зачем, двинулась вдоль стены, постукивая косточкой пальца и прощупывая каждый кирпич. Наконец шатающийся кирпич ее остановил. Она вцепилась в него, вытащила и тут же загорелась наивной мыслью проковырять здесь дыру... Но тут звякнул засов, противно проскрипела дверь, и в камеру кто-то вошел. Он стоял, как призрак, у самой двери. Вере чудилось, что этот призрак смотрит на нее страшными, звериными глазами. Пятясь, она подошла к топчану, забралась на него и села в самый угол.

— Вера Яковлевна, не пугайтесь. Это я, Иван Севостьянович. Где вы? Со света не вижу. Отзовитесь. — И его рука зашуршала по топчану. Вера сжалась в комок, готовая броситься на этого ненавистного человека.

— Дайте свет! — что есть силы закричала она. — Свет дайте!

Дверь распахнулась, и солдат по-немецки спросил Стропилкина, что нужно.

— Свет!

— А может, без света лучше? — хихикнул солдат.

— Свет давай! — раздраженно гаркнул Стропилкин.

Не прошло и минуты, и в нише, вырубленной в стене выше двери, замаячил фитилек светильника.

— Вера Яковлевна, — так же тихо начал Стропилкин-Вольф.

Вера его оборвала:

— Я уже говорила вам, что я не та, за которую вы меня принимаете.

— Нет, Вера, вы та. Я вас узнал. В вас все то, что было и раньше...

— Вы ошибаетесь, господин Вольф. Я совсем не Вера, и, пожалуйста, отстаньте от меня. Вас подослали, чтобы выпытать у меня признание. Так знайте же, что вы ничего от меня не добьетесь.

— Вера Яковлевна, дорогая, — Стропилкин подвинулся ближе, — послушайте меня...

— Господин Вольф! Отодвиньтесь, не то я ударю!

— Не смейте меня так называть, — прохрипел Стропилкин. — Для вас я тот же, прежний Иван Севостьянович.

— Вы, Стропилкин, — предатель и уже никак не можете быть прежним Иваном Севостьяновичем. Так что уходите, пока я вам вот этим, — Вера взмахнула кирпичом, — физиономию не расквасила.

— Вера Яковлевна, послушайте...

Но Вера так сильно толкнула его в грудь, что он грохнулся на пол.

— Если я уйду, — настойчиво шептал Стропилкин, — не убедившись, что вы Вера Железнова, вас отправят в абвер. А там страшными пытками вырвут признание, размотают всю вашу сеть и расстреляют. Вера, вы не знаете абвер. Это учреждение ужаса и смерти. Они пытками затравили Юру. Он, спасая вас, все наврал. Они приняли за правду и все же расстреляли его. В случае вашего непризнания, я доподлинно знаю, вас отправят в абвер.

— Никакой сети у меня нет, и ничего они не размотают. Но что же вы все-таки предлагаете? Назваться Верой Железновой и этим ускорить мне более легкую смерть?

— Нет. Спасти вас.

— Спасти? Как?

— Хотя вы поколебали во мне веру, что вы есть та самая, которую я до сего времени ношу в груди своей, все же еще раз прошу, признайтесь, что вы Вера Яковлевна, и я вас спасу.

— Для чего же вам надо мое признание?

— Чтобы я вам поверил, — душевно промолвил Иван Севостьянович. — Вера Железнова, какой я ее знал, — это олицетворение верности, бесстрашия и подвига. И если вы не Вера, то меня берет сомнение, есть ли в вас эти качества. А для вашего освобождения у меня должна быть полная уверенность во взаимном доверии.

— Для чего?

— Опять же для вашего спасения.

— А вы не допытывайтесь признания и спасайте меня, как бы вы спасаете Веру Железнову. За меня вам наши тоже зачтут.

— Меня волнует не это, а верность. — И Стропилкин вплотную пододвинулся к Вере, крепко сжал ее руки и зашептал ей в самое ухо:

— Представьте себе, я выведу вас на улицу, — а это без крови не обойдется, — что дальше? Гибель?..

— Так что же вы предлагаете? Смерть? Но не здесь в застенке, а на улице?

— Нет, освобождение. Я вас выведу. Там, на улице, нас ваши подхватят, прикроют и уведут. Пока погоня развернется, мы уже будем далеко в лесу. А для этого мне надо связаться с вашими людьми... Но чтобы они мне поверили, — Стропилкин протянул ей блокнот и карандаш, — напишите им несколько слов.

Представив себе, как этот блокнот попадет в руки оберст-лейтенанту, как начнут хватать ее товарищей, Вера отвела блокнот, хотя на случай своего внезапного исчезновения у нее была договоренность со Степаном.

— У меня никого нет.

— Неправда! Зачем же вы, москвичка, дочь комдива Железнова, вдруг, ни с того ни с сего, прогуливаетесь здесь, во фронтовом районе, да еще в таком рубище? Зачем?

— Я ничего писать не буду.

— Не верите? Я понимаю вас: «Стропилкин предатель. Раз он предал Родину, так может и нас предать». Да? Но вы, Вера Яковлевна, своим пребыванием здесь, своей стойкостью вывернули мою душу, сбросили с нее всю страшную дрянь. Спасая вас, я спасаю и себя... — Стропилкин склонился к ее коленям и заплакал.