Испытание „Словом…“

Проще обстояло дело с Борисом, который, так же как Олег, Глеб и Роман, назван в летописи без отчества, которое, по мнению летописца, само собой разумелось: для летописца он Святославич, старший брат Олега и Романа, первый претендент на Чернигов, действительно сидевший на княжении в Вышгороде, поскольку это место стало вакантным после его бегства в Чернигов, а потом в Тмуторокан, и лишь после этого было занято Ярополком Изяславичем. Вышгород рядом с Киевом, поэтому когда князь Изяслав идёт помогать Всеволоду, с ним отправляется не кто-нибудь, а именно Ярополк, который оказывается ближе всех. Откуда же утверждение, что Борис — Вячеславич?

Из двух источников. В летописных статьях Лаврентьевской и Ипатьевской летописей сказано, что «первым убили Бориса Вячеславича, сильно похвалявшегося». Когда? Перед кем? Комментаторы связали эту фразу с разговором Бориса и Олега перед битвой, когда Олег склонял своего спутника на переговоры с дядьями, а тот непримиримо ответил: дескать если боишься — стой и смотри со стороны, а я с ними мириться не хочу («…аз им противен всем»). Отголосок летописного сообщения находим и в «Слове о полку Игореве»: «Бориса же Вячеславича слава на суд приведе… за обиду Ольгову, храбра и млада князя». Получился порочный круг: летопись поверялась «Словом…», а известие «Слова…» — летописью.

Кто у кого заимствовал это известие, читающееся в новгородских древнейших летописях просто: «бысть сеча у Чернигова и убиена бысть два князя: Изяслав и Борис», сейчас сказать трудно. Забегая вперёд отмечу только, что здесь мне видится скорее влияние «Слова…» на летопись, чем наоборот. Ведь в словах Бориса, обращённых к Олегу, никакой похвальбы нет. «Слово о полку Игореве» знает не «похвальбу», а «славу», что (7, 181) значительно ближе к истине, но там кем-то из редакторов Борису было присвоено чужое отчество, которое заставило очередного переписчика или редактора летописного рассказа сделать соответствующую вставку, согласующую летопись и «Слово…».

Можно было привести ещё одно соображение в пользу отождествления Бориса с родным братом Олега Святославича. В отличие от своих братьев Святослав Ярославич глубоко чтил память первых русских святых князей Бориса и Глеба, приходившихся ему, кстати сказать, «стрыями», то есть братьями отца. Это он, как показал М.Х. Алешковский, в большей степени, чем Изяслав и Всеволод, способствовали их канонизации и перенесению мощей в Вышгород. Нет ничего удивительного, что имена первых русских святых князей появляются у детей Святослава, как христианские — Роман (Борис) и Давид (Глеб), так и языческое — Глеб. В этом случае естественно ожидать и Бориса, поскольку сыновей у Святослава было немалое число, но Бориса называет только В.Н. Татищев — того самого, который пришёл с Олегом на Нежатину Ниву.

Конечно в этом случае возникал труднопреодолимый соблазн отождествить Глеба с Давидом (вопреки летописи), а Бориса — с Романом, что сняло бы сразу множество недоуменных вопросов, связанных с судьбой детей Святослава. Возможность этого была, но это уж совсем особая тема, которой лучше было пока не касаться…

Гораздо труднее оказалось распутать узел противоречий с неучастием Олега и Романа в походах друг друга. Беда заключалась в том, что эти события русской истории не привлекали специального внимания исследователей. Возможно, произошло так потому, что источники оказались слишком скудны — не зря трудились потомки Всеволода и он сам! — и казались достаточно ясны. Не вызывало удивления даже такое сообщение, как поимка какими-то хазарами («козаре») русского князя Олега и отправки его в заточение не куда-нибудь, а в Царьград. На этот беспрецедентный факт обратил внимание в конце прошлого века, пожалуй, только Хр. Лопарев, обнаруживший в Ипатьевской летописи под 1130 и 1162 годами ещё два подобных случая ссылки русских князей с их семьями в Царьград Мстиславом Владимировичем, сыном Владимира Мономаха, и писавший с удивлением: «Какое право имел Мстислав и хазары посылать именно в Византию князей?»

Признаться, я тоже не смог бы найти объяснения, если бы некоторое время спустя не прочёл в комментарии нашего крупнейшего историка-византиниста Г.Г. Литаврина к так называемым «Советам и рассказам Кекавмена», что «козаре» летописи ничего общего с настоящими хозарами не имеют. Это всего лишь специальный термин, означавший резидентов секретной службы Константинополя, задачей которых было захватывать и препровождать в Византию знатных пленников. Поэтому фраза «Олега емше козаре, поточиша и за море Цесарюграду» совершенно точно отражала реальное положение вещей. Можно предположить, что этот шаг был предпринят константинопольским двором, скорее всего, по настоятельной просьбе Всеволода Ярославича, женатого на византийской принцессе и пользовавшегося родственными и политическими связями своей жены и её греческого окружения.

Оставалось последнее — примирить разобщённость походов Олега и Романа.