Испытание „Словом…“

Новые времена — новые песни. Другой сюжет — другие герои. За исключением Всеволода Святославича, храбро обороняющегося от наседающих половцев, в самой битве мы никого другого не видим. Размышляя над этим фактом, я не мог найти ему другого объяснения кроме того, что почти всё описание битвы или отсутствовало по какой-то причине у автора «Слова…», или же позднее было потеряно. Последнее предположение казалось наиболее правдоподобным. Средневековая поэма о битве без описания битвы? Это нонсенс, чепуха, бессмыслица. Стоило взять любое «воинское» произведение той эпохи, всё равно — русское, восточное или западноевропейское, чтобы увидеть, что подробнейшее описание боя с указанием, как и кто себя вёл, занимает в нём преобладающее место. В «Слове…» же автор отделывается несколькими общими фразами, упоминает, что Игорю стало жаль «мила брата Всеволода», — и всё. Героем оказывается совсем не Игорь, а Всеволод, о котором, кстати, больше нет ни одного упоминания!

Почему так? Не было образца для подражания? А Всеволод? Кого он мог заменить? Судя по тому, что информация о нём оказывается заложенной в строфику Бояна —

стоиши на борони,

прыщеши на вои стрелами,

гремлеши о шеломы мечи харалужными,

(7, 187) а разрубает («поскепаны») он не только половцев, но и «шеломы аварские» (откуда они?), можно было предположить, что он заместил здесь своего тёзку Всеволода Ярославича из битвы 1078 года. Кстати, именно Всеволод Ярославич, а никак не Всеволод Святославич, имел право называть черниговский престол «отчим».

Но что это давало? Ровным счётом ничего. Продолжать дальше казалось столь же бесперспективным, как пытаться восстановить отдельные отрывки текста «Слова…» по тому, что из него было сделано в «Задонщине». Всё, что рассказывалось дальше, было кратким и маловразумительным пересказом последствий битвы, вроде фразы о Святополке, который в то время должен был находиться в далёком Новгороде, а если бы даже и присутствовал инкогнито, то тело его отца Изяслава было отправлено в Киев водой, но никак не «между угорьскими иноходцами»!

Чтобы идти дальше, нужно было ещё раз внимательно перечитать «Слово…» и попытаться найти очередное противоречие между текстом и действительностью, в котором могла открыться переработка образов Бояна, тех его героев, которые участвовали в событиях 60–70-х годов XI века.

И первой здесь встала пресловутая «загадка Святослава».

11

Фигура великого киевского князя, старейшего среди Ольговичей, Святослава III Всеволодовича, выступающего в «Слове…» олицетворением мудрости Русской земли, неизменно вызывала как у скептиков, так и у защитников «Слова…» много недоуменных вопросов. «Великий грозный Святослав „Слова о полку Игореве“ и соправитель великого князя Рюрика, то отступающий от „ряда“, то оправдывающийся киевский князь летописи — это как бы два разных человека, настолько различны точки зрения обоих авторов, — писал когда-то о Святославе Всеволодовиче академик Б.А. Рыбаков и тут же пытался примирить такое заключение следующим соображением: — И ни одного из них нельзя упрекнуть в полной фальсификации — каждый из них выбирал по своему вкусу факты из жизни Святослава, каждый из них писал портрет теми красками, которые нравились ему.»

Что ж, допустим. Другой академик, Д.С. Лихачёв, считал, что в тексте древнерусской поэмы отразилось не реальное, а идеальное представление о великом князе киевском. На самом деле Святослав таким не был. Будучи номинальным великим князем, он обладал только Киевом, а Русской землёй владел его соправитель Рюрик Ростиславич. Так что Святослав в действительности «один из слабейших князей, когда-либо княживших в Киеве».

Две оценки, два взгляда, две попытки компромиссного решения загадки. Только вот может ли она быть решена так?

В самом разногласии ничего удивительного не было. Летописи писались, редактировались и переписывались в угоду тому или другому заказчику. Ещё более свободной могла быть трактовка факта в поэтическом произведении. Лучший пример — само «Слово…», где под пером талантливого автора, преследовавшего высокие патриотические цели, бесславный провал заурядного набега южнорусского князька на половецкие кочевья превратился в подвиг защиты родной земли. Однако перелицовка в этом же произведении образа Святослава Всеволодовича, которого князья прекрасно знали, притом далеко не с лучшей стороны, ставила автора в глупейшее положение и обрекала на провал весь его благородный замысел.