Я был бы искренне признателен Вам, господин Лихачёв, если бы в своей статье Вы указали на фактические ошибки, вкравшиеся в журнальный текст «Испытания „Словом…“», тем более, что, как автор, я знаю его слабые места, вопросы, на которые так и не удалось найти исчерпывающего ответа, сюжетные линии, не получившие нужного развития из-за ограниченности места в журнале… Для этого и нужна журнальная публикация, благодаря которой произведение проходит своего рода «обкатку», выносится на суд читателей. Вы же вообще уклонились от рассмотрения представленных мною фактов, подменив их Вашим «прочтением». И после этого поставили вопрос: «выдержал ли автор очерков это (т.е. „Словом…“ — А.Н.) испытание?» (с.99)
Что ж, мне кажется, я нашёл правильное название для своего произведения. Соприкасаясь с прошлым, с нашей историей и культурой, с её памятниками, со всем тем, чему «Слово о полку Игореве» стало своеобразным символом, каждый из нас проходит своего рода испытание — на зрелость, на подлинный патриотизм, который немыслим без интернационализма, на «национальную гордость великоросса» своим блистательным и суровым, только ещё открываемым прошлым. Выдержали ли это испытание мы с Вами — ответят наши читатели. Не замедлят ответить!
Я специально не заострял внимание на других статьях, подписанных Вами и Вашими сотрудниками и учениками (к чести последних, таких оказалось не много), поскольку они повторяют или развивают заданные Вами положения. Остановлюсь только на двух моментах Вашей статьи в «Литературной газете» от 28.08.1985 г. Там Вы утверждаете, что «А.Никитин считает, что в древней русской литературе вообще не было светских художественных произведений. Не менее слабы (? — А.Н.) „Моление Даниила Заточника“, „Поучение“ Владимира Мономаха… Основной принцип и художественный метод древней русской литературы, по Никитину — компилятивность».
Выше я привёл отрывок из своей повести, опровергающий первое утверждение, и цитату из Вашей работы — опровергающее второе. На всём протяжении повести я настойчиво говорю о существовании на Руси в X–XI веках развитой и богатой светской поэзии и литературы, тогда как Вы в своих работах утверждаете исключительно клерикальный характер древней письменности, например: «Любовная лирика, развлекательные жанры были на Руси до XVII в. только в фольклоре. Церковные же и различные сложные исторические жанры (как это понимать? — А.Н.) были только в литературе»
[57].Другой мишенью для Ваших нападок послужило предположение, что русский поэт XI века Боян был потомком болгарского поэта Бояна Симеоновича, переселившегося в Киев, возможно, во времена Святослава Игоревича, т.е. в 60–70-х гг. X века. «Откуда же началась в Древней Руси художественная литература? Оказывается, только из болгарской литературы. А.Никитин утверждает, что „Слово“ и своей художественной частью (? — А.Н.) обязано только Бояну, а Боян — переселенец из Болгарии, потомок царя Симеона», — пишете Вы. И опять выдаёте свои предположения — за мои.
Начну с того, что в урезанной Вами цитате из моей статьи в болгарском журнале «Обзор»
[58] я писал о своём убеждении, что «Боян „Слова о полку Игореве“ — болгарин по происхождению, поэтому он сам и его творчество одинаково принадлежат Болгарии и Руси», потому как он «на своей новой родине мог сочетать поэтику древнерусского языка с богатейшей светской традицией Первого болгарского царства.» А это — не совсем то, что приписываете мне Вы, опять выдвигая и усваивая мне собственные Ваши положения.Не я, а Вы постоянно утверждали «трансплантацию» византийской литературы на Русь через Болгарию: «Византийская литература не могла повлиять на русскую литературу, так как
Ну, а откуда же пришла литература на Русь?
Вы отвечаете однозначно: «Древнеболгарская литература, возникшая на век раньше других, легла в основу некоей общей для всех южных и восточных славянских народов литератур… До самого XVIII века у народов православного славянства существовали, как мы уже говорили, обширная общая литература и общий литературно-церковный язык» (там же, с.38).