Испытание воли. Повесть о Петре Лаврове

Он еще не знал, как воспринял событие 1 марта Тургенев. Когда услышал стороной, что тот собирается ехать в Россию, отправил ему записку — написал, что хотел бы с ним увидеться. Тургенев прислал записку ответную: «Мне самому очень бы хотелось повидаться и побеседовать с Вами перед отъездом». Предложил встретиться в скромном и мало кому знакомом кабачке на бульваре Клиши, рядом с улицей Дуэ, где он жил.

Они встретились днем, в такое время, когда в кабачке было почти пусто. Разговаривали по-русски, так что никто их разговор не понимал… Тургенев сказал, что испытывает огромную тревогу за судьбы России. Он также ожидал наступления реакции, жестоких репрессий царского правительства…

Потом из газет узнал Лавров, что пятеро участников покушения на царя казнены. В их числе такие горячие головы «Народной воли», как Желябов и Перовская. На свободе осталась лишь горсточка народовольцев, и не в силах они были ни помешать этой казни в Петербурге, ни ответить на нее каким-либо немедленным действием. Поздно было укорять их за отчаянность поступков, и никому из них Лавров не стал писать назидательно: «Я же предупреждал…»

В апрельском номере петербургского журнала «Слово» появилась — под псевдонимом, разумеется, — его статья, написанная в прошлом году, «Теория и практика прогресса». Власти, видимо, сразу догадались, кто автор статьи. Дальнейшее издание журнала было запрещено.

Тургенев, за несколько дней до своего отъезда в Петербург, прислал ему письмо, оно заканчивалось так: «Желаю Вам всего хорошего — и нам обоим свидеться в более благоприятных обстоятельствах».

Но до благоприятных обстоятельств было еще отчаянно далеко…

В августе Лавров получил письмо из Швейцарии: писал его парижский знакомый — русский доктор Белоголовый. Важнейшие сведения сообщал Белоголовый — достоверные безусловно, хотя и полученные из третьих рук.

В Германию, на курорт в Висбадене, приехал отдыхать уволенный в отставку министр внутренних дел Лорис-Меликов. Бывший министр повстречал на водах писателя Салтыкова-Щедрина и рассказал ему, что в Петербурге под покровительством великого князя Владимира Александровича учреждена «Дружина спасения», цель которой — исследование и истребление нигилизма. Они не остановятся перед уничтожением таких личностей, как Гартман или Кропоткин. «Дружина» организована в виде тайного общества, но с субсидией от государя. Белоголовый просил предупредить об этом Кропоткина — «не указывая на источник», ни в коем случае не называя имени Салтыкова в письме.

Гартмана не было возможности известить: в июле он отправился в Америку. Сейчас он был, наверное, недосягаем для царской «Дружины». А Кропоткин только что прибыл из Швейцарии в Лондон — на небольшой съезд анархистов, и письмо в Лондон Лавров послал ему немедленно. Не называя по имени ни Лорис-Меликова, ни Салтыкова, ни Белоголового, он советовал Кропоткину быть осторожным и поменьше выходить из дому по вечерам. Обещал рассказать, в чем дело, при встрече — рассчитывал, что Кропоткин остановится в Париже на обратном пути в Швейцарию.

Кропоткин 16 августа отвечал:

«Дорогой Петр Лаврович.

Я выезжаю завтра, в среду, вечером и буду в Париже в 1 ч. 40 м. в четверг. Проеду через Дувр и Кале.

Благодарю Вас очень за предупреждение, которое — если я верно его понял — не так невероятно, как кажется.

О времени моего приезда в Париж не говорите никому.

Крепко жму Вашу руку.

П. К.»

Лавров его встретил на Северном вокзале. Приехали вместе на улицу Сен-Жак.

Кропоткин прочел письмо Белоголового и согласился, что сведениям Лорис-Меликова можно верить. Этот бывший министр известен своим либерализмом, правда весьма относительным. Его правление даже называли «диктатурой сердца», хотя казни при нем отнюдь не были отменены. И ведь это он убедил царя упразднить Третье отделение, передать его дела департаменту полиции. Теперь же, по слухам, реакционеры обвиняют Лорис-Меликова в том, что своим попустительством он сделал возможным убийство царя.

Кропоткин уехал в Швейцарию.

Слухи о тайном обществе реакционеров становились еще более определенными, выяснилось, что оно именуется не «Дружиной спасения», а «Священной дружиной». Кропоткин сообщил в письме услышанное от кого-то в Женеве: некая русская дама должна прибыть в этот город с поручениями от «Священной дружины» — быть может, она-то и собирается тайные приговоры исполнять… Сообщение казалось фантастическим.

Кропоткину швейцарские власти объявили, что он, как нежелательная личность, обязан немедленно покинуть пределы страны. Он перебрался во Францию, а затем уехал в Лондон.

В круг парижских знакомых Лаврова, как нежданная радость и утешение, вошла в этом году Варвара Николаевна Никитина — замечательный человек, милая женщина, добрая душа.