Испытание воли. Повесть о Петре Лаврове

Все-таки имя Тургенева еще раз появилось на страницах «Gaulois» — в день отъезда Лаврова из Парижа, 13 февраля. В письме в редакцию, помеченном еще 10-м февраля, Тургенев отвечал на прочитанную им статью: «Я вижу с некоторым удивлением, что в сегодняшнем номере «Gaulois» мое имя примешано к рассказу о высылке г. Петра Лаврова… Спасать г. Лаврова я никогда не имел ни возможности, ни случая, а наши политические убеждения до такой степени несходны, что в одном из своих сочинений г. Лавров формально упрекнул меня в том, что, как либерал и оппортунист, я всегда противился тому, что он называл развитием революционной мысли в России».

Но ведь он, Лавров, никогда не называл Тургенева оппортунистом и никогда не утверждал, что Тургенев противится развитию революционной мысли в России!

Как это объяснить?

Видимо, это письмо в газету Тургенев написал единственно ради того, чтобы отвести от себя опасность непредвиденных репрессивных мер со стороны царского правительства. Может, он опасался, что его могут не пустить домой, в Россию… Конечно, он понимал, что Лавров непременно прочтет это его письмо на страницах «Gaulois», но верил, что тот поймет его правильно и не обидится.

Лавров и не обиделся. И не по поводу печатного заявления Тургенева, а лишь по поводу своей высылки он захотел высказаться на газетных страницах. Написал открытое письмо — заявил, что французское правительство, изгоняя его из страны, действует, правда, в соответствии со своим положением, но в вопиющем противоречии с девизом «Свобода, равенство, братство», который можно прочесть на стенах Парижа. Он выразил надежду, что его изгнание побудит многих французов внести свое имя в подписной лист фонда помощи жертвам деспотизм.: в России.

Варвара Николаевна взялась отнести это письмо в редакцию «Justice». Она загорелась желанием написать для газеты его биографию, попросила его изложить на бумаге хотя бы самые краткие биографические сведения — для ее статьи. Он обещал.

В дороге, еще на территории Франция, с ним случилось несчастье: украли его мешок, который он сдал в багаж, а в этом мешке был, среди прочих вещей, бумажник с письмами Анны Чаплицкой. В ее письмах была часть его жизни, сердца, души. И вот они пропали — нелепо и безвозвратно.

В подавленном состоянии прибыл оп холодным утром в Лондон, на дымный вокзал Чаринг Кросс. Остановиться он решил на той же улице, где жил пять лет назад, — на Тоттенхем Корт Род, в меблированных комнатах.

Утратив письма Анны, он почувствовал себя таким обездоленным: скоро будет десять лет, как ее нет в живых, а вот теперь уже нет и писем, сохранявших ее голос, интонацию, любовь ее к нему…

Надо было взять себя в руки, отвлечься. Первым делом — повидаться с лондонскими друзьями — Кропоткиным, Гартманом, он знал их адреса.

Оказалось, что Кропоткин в этом огромном городе отчаянно хандрит, угнетен окружающим безразличием к его деятельности. Чувствует себя рыбой, выброшенной на песок — на английский берег. Гартман вернулся осенью из Америки и живет по соседству, на Бедфорд, сквер, но видеть его можно только по воскресеньям: он работает, под чужой фамилией, монтером на фабрике электрического освещения.

Что ж, надо было возобновлять прерванные занятия за письменным столом, для начала — исполнить обещанное: написать маленький очерк о себе. В этом очерке не будет ни слова об Анне — невозможно о ней писать, это не для газеты, не для публики. Анна — его сокровенная тайна, которой нельзя поделиться даже с собственными детьми. То, что было в жизни и чего не будет в биографии.

Он написал о себе коротко, без лишних слов. Вложил написанное в конверт и отнес на почту. Следом отправил письмо: «Дорогая Варвара Николаевна, исполняя обещание, сейчас выслал свой автобиографический очерк…»

Ее первое письмо пришло уже на другой день. Она рассказывала, что Клемансо готов поместить его открытое письмо на страницах «Justice» и, когда она спросила, не может ли оно помешать возвращению Лаврова, ответил: «Нет, я опубликую его полностью — это прекрасное письмо, и меня, во всяком случае, оно ничуть не смущает». Выяснилось, что издатель другой газеты уже спрашивал о Лаврове премьер-министра Фрейсине, и тот сказал, что через самое непродолжительное время Лавров сможет вернуться в Париж. Национальное собрание вскоре будет рассматривать вопрос об изменении закона 1849 года — этот закон предусматривает высылку из страны нежелательных иностранцев.

«Смотрите, дорогой Петр Лаврович, не устраивайтесь в проклятом Лондоне, — писала Варвара Николаевна. — До свидания, я измучена всеми этими треволнениями, а нужно выспаться хорошенько, чтобы написать вашу биографию.