Испытание воли. Повесть о Петре Лаврове

Маленькая, хрупкая, она была почти на двадцать лет его моложе. Личная жизнь ее сложилась неудачно: в молодости она вышла замуж за человека вполне порядочного, но нелюбимого. Потом она болела, по совету врачей и на средства отца (он был состоятельным человеком) надолго уехала в Италию, где решила, что к мужу не вернется. Из Италии она приехала в Париж. Отец регулярно высылал ей деньги, но она стремилась сама зарабатывать на жизнь. Вместе с подругой, Елизаветой Блонской, поселилась она в маленькой квартирке на шестом этаже, под крышей дома № 48 на улице д'Асса.

Она была достаточно образованна и теперь писала по-французски статьи в парижскую газету «La justice» («Справедливость»), где уже от случая к случаю печатали статьи Лаврова и где редактором был известный радикал Клемансо. Она писала о событиях в России, стремясь правдиво освещать борьбу русских революционеров против царского режима. Подписывала статьи своей девичьей и вполне французской фамилией Жандр. У нее была порывистая натура, истинный темперамент журналиста. Такой ее узнал Лавров.

Вдвоем с подругой она пришла на его квартиру 14 июня — поздравить с днем рождения. День этот оя уже отвык отмечать, но вот они узнали, что сегодня ему исполняется пятьдесят восемь, и пришли. Не застали дома и оставили записку: «Хотели принести вам цветы, как это делается в Италии, но убоялись насмешек над женской сентиментальностью». Они его поздравляли, и он был растроган.

На лето он из Парижа никуда не выезжал. Не любил безделья, хотя бы и на лоне природы, да и не мог позволить себе праздного существования даже на несколько дней. Для душевного равновесия ему было необходимо постоянное сознание, что он не ест хлеб даром. Исполнением нравственного долга был для него повседневный труд с пером в руке. Он страшился оторваться от работы и оказаться без дела. А для отдыха ему достаточно было высыпаться но ночам.

Другое дело — Варвара Николаевна. Ей, конечно, было необходимо отдохнуть, и она поехала на лето в Пиренеи. Поехала вдвоем с подругой, и следом отправился в Пиренеи неравнодушный к ней доктор Летурно, известный в Париже антрополог и философ. «Он, право, хороший человек, и вы к нему будьте снисходительны» — так написала Варвара Николаевна в письме к Лаврову. Но сама же относилась к Летурно иронически: «…мой друг философ настолько мил и оживлен, насколько его натура способна».

В середине сентября она прислала письмо: «В конце месяца надеюсь с вами видеться. Как только приедем, сейчас прибегу».

Она приехала. Снова стала приходить к нему по вечерам. Широкий абажур над лампой оставлял большую часть комнаты в полумраке, Варвара Николаевна сидела в углу дивана, положив тонкую, слабую руку на подлокотник. Лавров говорил и говорил обо всем, что его волновало, и светло становилось на душе, когда он видел и чувствовал, как эта маленькая женщина отзывчива на его слова.

Иногда они вместе обедали в одном близком ресторанчике. За столом он шутил, острил — и радовался, когда слышал ее смех.

Перед новым, 1882 годом получил он письмо от группы народовольцев из Женевы: ему предлагалось быть заграничным представителем Общества Красного Креста «Народной воли» — вместе с Верой Засулич, она теперь тоже находилась в Женеве.

После недолгого раздумья он решил, что от такого предложения не должен отказываться. Взялся написать по-французски, от имени Красного Креста, особое воззвание о сборе средств для оказания помощи тем русским революционерам, кто стал жертвой преследований.

Воззвание Лавров начал так: «Граждане, мы с вами — свидетели смертельной борьбы в России, уже несколько лет идущей между правительством, с одной стороны, и теми, в ком есть сердце, — с другой, эти люди поклялись избавить свою страну от давящего ее деспотизма». Далее: «Обращаясь к вам с призывом, мы рассчитываем на вашу преданность делу свободы. Наши страдающие друзья в России заслуживают глубокого сочувствия всех, в ком есть сердце. Придите к ним на помощь. Докажите этим свою солидарность, без нее дело человечества не может быть выиграно».

Воззвание с подписями Лаврова и Засулич было разослано в редакции парижских газет.

Лавров подписал это воззвание, но не брался непосредственно ведать делами Красного Креста. Заниматься распределением денежной помощи должны были другие. Но скоро стало ясно, что больших пожертвований ждать не приходится.

Обращаться за подобной помощью к Тургеневу Лавров считал неудобным. Но хотелось узнать, что думает Тургенев о революционерах теперь, после возвращения из России. Вернулся он в Париж еще осенью, но о Лаврове словно бы забыл, а Лавров не хотел показаться навязчивым. Теперь решился напомнить о себе, и в один сырой и холодный январский день посетил он Тургенева на улице Дуэ.

Тургенев был мрачен. В разговоре прямо сказал, что в ближайшем будущем, он считает, надеяться не на что. Прежде он верил в реформы сверху, но правительство оказалось решительно неспособным па реформы…

— Я с радостью присоединился бы к движению молодежи, — сказал Тургенев, — если бы не был так стар и верил в возможность движения снизу…