Испытания

Подполковник Алексей Кондратьевич Орехов был в накинутом на плечи белом дубленом полушубке с белым цигейковым воротником, в полковничьей папахе, в белых бурках, обшитых и окантованных кожей. На полах полушубка и на бурках темнели сырые пятна: подполковник только что вернулся из второго батальона, куда недавно назначен был новый командир взамен прежнего, тяжело раненного. Резко очерченное лицо Орехова с крупным подбородком и крепкими скулами было в легких мелких морщинках, не сразу заметных; лицо на первый взгляд казалось молодым. Румяные с мороза щеки, темные нависшие брови с крупной проседью и белые виски создавали впечатление, будто Орехов только что пробился сквозь зимнюю вьюгу.

— Сидите, пожалуйста, — кивнул подполковник дежурному и девушке и спросил, проходя за перегородку: — Где разведчики? Что нового за ночь?

В ответ послышался голос начальника штаба, майора Требилова, всегда напоминающий Зине голос диктора Левитана. Внезапно майор замолчал, видно, искал нужную бумагу. Зина невольно улыбнулась — настолько реальным было ощущение, что передача сводки Информбюро прервана и сейчас объявят:

— Граждане! Воздушная тревога!

За перегородкой шуршали бумаги, очень тихо говорил что-то командир полка. Зина встала: ей пора идти за медикаментами. В тот же момент дверь блиндажа глухо стукнулась о земляную стену траншеи, а Зина почти столкнулась с Орловым. Он был, по-видимому, возбужден: перекошенное лицо, веселые, как будто хмельные, глаза, окровавленная губа, спутанная прядь волос.

— Зинаида Викторовна!

Он обнял на миг девушку за плечи. И Зину не удивил и не обидел этот вольный жест и необычное обращение к ней с полным именем.

Капитан, начальник разведки, вышел из-за перегородки. Видя радостное возбуждение Орлова, он сказал с довольной улыбкой:

— Ну давай, давай. Где он?

— «Языка» нет, товарищ капитан!

Улыбка сбежала с лица офицера. Он неразборчиво выругался. Презрительно сплюнул.

— Срочное дело, товарищ капитан!

— Какое может быть срочное дело? Посмотрели, обстреляли, ретировались, — резко сказал капитан, нарочито напирая на звук «о». Добавил, не смягчая тона: — Подождите. Там подполковник. Занят.

Дмитрий обернулся к Зине. Холодный прием, оказанный ему офицером разведки, явно не расстроил его. Он знал, что уничтожил восемь «фрицев», а сам невредим! И было сейчас в Дмитрии то упоение жизнью, когда любое отношение к тебе окружающих расценивается как хорошее.

— Ну так как же? Будем дружить? — Спросил так, словно продолжался разговор, начатый только что, а не два дня назад. Зина не знала, шутит он или говорит серьезно, но его состояние особенной приподнятости и опьянения удачей передалось ей. Девушка не нашла ничего странного во внезапном вопросе.

— Видишь ли, — заторопился Дмитрий, незаметно для самого себя переходя на «ты», — видишь ли, мне очень нужен очень верный товарищ. Лучше женщина, девушка. Почему? Потому что женская дружба вдохновляет! Мне очень нужен преданный друг, который помогал бы мне проявить себя. Я и сам еще не знаю, как помогал — как угодно! Когда правдой, а когда и ложью! Да! Я серьезно считаю, что можно и соврать, если это надо для того, чтобы добиться конечной, благородной цели!..

Зина слушала внезапную исповедь с двойственным чувством. Слова Орлова почему-то казались ей вполне для него естественными. С другой стороны, она удивлялась тому, что подобный случайный и отвлеченный, немного странный разговор о дружбе — на рассвете, в блиндаже — она воспринимает именно так, как естественный. Зина вспомнила вдруг увлекательные уроки литературы в 9-м классе, споры о «Герое нашего времени».

Сейчас Орлов вдруг показался ей похожим на Печорина.

«Никогда не поверила бы, что на фронте так бывает», — подумала она.

Да, это был участок обороны, точка на гигантской изломанной линии фронта, протянутой от Баренцева моря до Волги. Начало марта 1943 года. Зина видела перед собой «Печорина». На нем был порванный и окровавленный маскировочный халат разведчика. Это был фронт.

— Я очень люблю стихи Лермонтова. А из современных поэтов люблю Багрицкого, — сказала Зина. — Помните:

Так бей же по жилам,
      Кидайся в края,
Бездомная молодость,
      Ярость моя!

— Вот и я говорю, что жизнь — борьба и именно поэтому жить интересно! — воскликнул Дмитрий.

— Я думаю, — продолжал он, неожиданно понижая голос. — Я думаю, что война с немцами еще не самый трудный участок борьбы, которая нам предстоит. Вот, например, воевать с дураками, по-моему, трудней. Но один парень еще до войны сказал так, и его чуть не исключили из комсомола! Видно, надо таить, скрывать то, о чем думаешь!

— Подожди! Но, может быть, этот парень действительно просто бузил и мешал делу?

— Можешь поверить этому парню! — мрачно заявил Дмитрий.