За месяцы совместной боевой жизни Павел хорошо изучил своего командира полка. Ценил его такт, его умение каждый раз молчаливо определить границы товарищеской фамильярности и заставить человека держать себя как собеседник или как подчиненный — в зависимости от требования обстановки. Павел знал, что, когда черты лица подполковника твердеют, а в глазах появляется выражение строгого внимания, в такие минуты допустимы только официальные, служебные отношения. Поэтому и сейчас он молча стал навытяжку перед командиром полка.
— Даже новичку непростительно, — очень медленно и слегка задыхаясь, проговорил Орехов, — непростительно легкомыслие. Непонимание задачи. Желание выслужиться, а не выполнить приказ. Новичку непростительно. А ты старый разведчик. Ты до мозолей на животе наползался.
Павел чувствует, что краснеет, и именно это раздражало его. Неужели он так и не сможет приучить себя к тому, чтобы обращение командования на «ты» не задевало его чувства собственного достоинства и не вызывало желания возражать. В то же время Павел понимал, что, несмотря на десятки возражений, которые он лично мог бы сейчас привести, подполковник, безусловно, прав. Приказ не был выполнен. Разведчики вернулись без «языка».
Насколько знал Павел Гориев, результаты их ночного поиска были необходимы командиру дивизии и, может быть, даже штабу армии. Нужно было уточнить данные агентурной разведки о том, куда немцы перебрасывают части.
«Языка» на участке Орехова не брали уже больше месяца. Разведчикам «не везло», как они утверждали. Оборона вообще трудное время для войсковой разведки, а здесь период обороны оказался тяжелей, чем можно было бы ожидать. Большую группу разведчиков противник «накрыл» на прошлой неделе, а третьего дня был убит командир взвода пешей разведки.
Сегодня самым досадным было то, что «языка» уже вели, но у самой немецкой проволоки часовые открыли огонь, пленный завозился, и Орлов, видно сгоряча, пристукнул его.
— Хочешь выслужиться, а не помочь делу, — сказал подполковник так, словно перед ним стоял не Гориев, а Орлов, — геройство показать! Кому твои восемь мертвяков нужны! Я тебя спрашиваю как командира взвода. Да! Старший сержант Гориев, вы назначаетесь командиром взвода пеших разведчиков. — И подполковник добавил, словно отвечая своим мыслям: — Война, товарищ учитель!
Орехов догадывался, что старшему сержанту не доставляет большого удовольствия новое назначение, которое является как бы еще одним звеном, связывающим с кадровой армией. Безусловно, этот худощавый молодой человек с нервным узким лицом и серьезными глазами мечтал после окончания войны вернуться к педагогической работе, не хотел бы остаться кадровым офицером.
Алексей Кондратьевич считал и себя, и Гориева по натуре людьми мирных профессий. Но, с другой стороны, не дольше как вчера, беседуя с генералом, командиром дивизии, он поймал себя на странном чувстве. Генерал в нескольких словах сообщил командирам полков полученные им подробности о положении на юге. Причем не столько содержание, сколько особенный тон речи невольно раскрывал чрезвычайную значимость сталинградской победы. И тут Орехов позавидовал военачальникам, которые находятся в самой гуще событий, решают успех войны. Позавидовал и понял, что эта зависть — зависть офицера, военного человека…
«Переделывает понемногу нас война», — думал Орехов, глядя на старшего сержанта и стараясь представить себе Павла Гориева как учителя, у классной доски.
Но мысленному взору являлись поломанные парты, выбитые окна и человек в шинели, с автоматом через плечо — такой, каким он был сейчас перед Ореховым, — с бледным напряженным лицом. Воображение отказывалось нарисовать мирную школьную обстановку.
И тогда подполковника на мгновение охватил малодушный страх за свою семью. Он прекрасно знал, что жена с двенадцатилетним Валерием и семилетним Виталиком живет почти в полной безопасности, под Москвой. Но ведь весь уклад жизни исковеркан, привычный жизненный строй нарушен. Кем станут его мальчики, у которых отняты нормальные условия воспитания? Себялюбцами, дельцами? Вполне возможно! Жена пишет, что Виталик абсолютно исхулиганился, а Валерий начал курить и торгует папиросами. Правда, жена пишет об этом в юмористическом тоне, но и этот тон пугает Орехова. Неужели спекуляция стала в тылу обыденным явлением? Похоже на то, раз о торговле папиросами можно писать почти шутя.
— Что с мальчишками делать, посоветуйте, товарищ учитель! — неожиданно для Павла спросил Орехов. — Вот жена пишет… Дела семейные вам, конечно, чужды, но как педагог…
— Я женат, товарищ подполковник.
— Ну тем более. Впрочем, — коротко вздохнул командир полка, — сейчас не время об этом. Принимайте взвод. — Он в упор посмотрел на Гориева и добавил: — В 14.00 капитан Березов приедет, проведет разбор. Вы свободны, товарищ командир взвода. В 16.00 явитесь ко мне.