Испытания

До приезда начальника разведки дивизии капитана Березова оставалось пять часов — время отдыха разведчиков. Павел с некоторой горечью замечал, что с каждым днем войны ему все привычней и привычней жизненный порядок, казавшийся вначале почти неприемлемым. Война становилась бытом, особенно ощущалось это в обороне. Люди спали, ели. И боевые задания, из которых часто не возвращались живыми, называли мирным словом «работа». Организм человека, очевидно, приспосабливался к острому дефициту сна, к пребыванию под землей, к фронтовой пище.

Вначале Павлу казалось как будто даже кощунственным по отношению к родному дому называть ящик из-под артиллерийских снарядов обеденным столом. Теперь же он сам, возвращаясь в блиндаж, говорил:

— Вот и пришли домой!

А себя и напарника, с которым постоянно ходил в ночной поиск, Павел по примеру остальных разведчиков именовал попеременно «мужем» и «женой»: тот, кто оставался в блиндаже и должен был готовить обед на двоих, был «женой». Не казались уже Павлу неуместными ни комментарии всего взвода по поводу фотокарточки чьей-либо девушки, ни откровенные интимные рассказы товарищей. Он только сам не любил раскрывать душу. И мало кто из окружающих знал, что Павел Гориев женат, что жена его, Белла, — дочь известного хирурга, студентка Московского мединститута.

— Белла — жена… Жена — Белла… — почти механически бормотал Гориев, спускаясь в блиндаж разведчиков.

— Убили твою «жену», парторг! Самому придется обед варить, — встретил Павла негромкий голос, Павел вздрогнул от неожиданности. В следующую секунду он понял, что убит командир взвода Голубев. Если со взводом на задание шел Гориев, уже не требовалось присутствия Голубева. И, оставаясь в блиндаже, тот всегда варил обед на двоих, как самый заправский разведчик — «жена», хотя по званию и по должности ему не положено было делать это.

По узкому проходу между земляными нарами Павел добрался до своего места, которое уже давно привык называть постелью. Место Гориева было крайним от стола, под окном, занавешенным пестрой немецкой плащ-палаткой. На столе горел туго смотанный кабельный провод — распространенное освещение в блиндажах. Самодельная лампа из снарядной гильзы была часто излишней роскошью, поскольку требовала бензина или керосина. Смотанный кабельный провод зажигали с одного конца, горела изоляция и резина; страшно коптила, горела неровным беспокойным светом, но сравнительно ярко.

Павла клонило ко сну. Голова стала тяжелой. Дремота путала мысли и ощущения. Блиндаж казался не то ялтинским ущельем Учанкош, не то Красной пещерой, что возле Симферополя, — экзотикой, знакомой с детства. Сосед по нарам, Дмитрий Орлов, приподнялся и взглянул на Гориева недобрым взглядом.

Сделав над собой усилие, Павел сказал свежим голосом:

— Отдыхайте, Дмитрий. Капитан Березов приедет после обеда, — и закрыл глаза.

…Соседу Гориева по нарам Дмитрию Орлову не спалось. Он снова переживал минувшую ночь.

Облака, слава богу, то и дело заслоняли луну. Светлая ночь будто проваливалась в необъятный омут. Пользуясь темными провалами, ползли разведчики. От снега пахло осыпавшейся хвоей, мерзлой корой, заячьим пометом и металлом.

Вдруг стал бить немецкий пулемет. Может, боевым чутьем догадались о передвижении разведчиков? Или даже обнаружили их? Пулемет бил с короткими перерывами так близко, что, казалось, было слышно, как от стрельбы звенит обледенелая проволока перед немецкими траншеями.

В промежутки тишины Орлов стал торопливо резать проволоку. Невольно зажмуривался при звуках металлического лая. Все движения Дмитрия были инстинктивны. События развертывались независимо от его воли, словно он был безотказно действовавшей частью, щупальцами громадной выверенной машины.

Но в какой-то миг тишины, когда немецкий пулемет молчал, а торопливо разрезаемая проволока, казалось, оглушительно звенела, ясное осознание происходящего пришло к разведчику.

Это был миг осмысливания действительности и подчинения ее человеку, хотя могущество человека выразилось в очень простом решении. Настолько простом, что его трудность можно оценить, лишь представив себе воочию лилово-голубую вечность, пулеметный лай, нанизанные на проволоку и похожие на черепа консервные банки с черными немецкими этикетками.

В момент высшего напряжения физических сил, инстинктивно разрезая проволоку тогда, когда смертельный огонь затихал, человек понял, что его действия неверны. Оценил обстановку и принял решение.

— Резать, когда он стреляет, — прошептал Орлов, — он слышит нас, когда молчит.

Это был немаловажный момент в жизни разведчика, момент приобретения боевого опыта. Но Орлов не понял этого даже сейчас, вспоминая минувшую ночь, как не понял и тогда, лежа под пулеметным огнем…

О чем он думал тогда? Кажется, ни о чем. Он просто знал, что надо выполнить приказ, взять «языка».

И вот он вместе с товарищами спрыгнул в немецкую траншею. Прыгая, подвернул ногу, невольно нагнулся, и выстрел в упор по счастливой случайности не задел его.