Испытания

— Нет, я спрашиваю так потому, что ты совсем не прав, когда говоришь, что для достижения твоей конечной благородной цели тебе позволительно соврать раз-другой. Представь себе на минутку, что вся молодежь так считает. Что же это получится? Или ты только для себя оставляешь право лгать на пути к благородной цели, потому что ты особенный, отличный от других? Но в таком случае это напоминает, извини меня, пожалуйста… расовую теорию!

— Орлов! — раздался голос начальника разведки.

— Вы наивная девочка, Зиночка! Я прощаю вам расовую теорию только потому, что вы не знаете жизни! Категорически приветствую! — весело подмигнул девушке Орлов и широко шагнул за перегородку.

2. В шутку и всерьез

— Сядь. Куда тебе спешить, дочка! — добродушно заметил Зине дежурный. Смысла спора он не уловил, да и не пытался улавливать, но позабавился азартом молодежи: словно драчливые петушки сошлись!

— Сядь. Сейчас подполковник натреплет гребешок твоему дружку, а пожалеть некому!

— Орлов мне совсем не дружок! — удивилась Зина. Она машинально села и встретилась взглядом со старшим сержантом Павлом Гориевым.

— Я и не заметила вас!

Гориев, немного сутулясь, сидел на нарах. Когда он вошел в блиндаж? Скорее всего, не только что сейчас, раз он успел снять маскировочный халат.

— Орлов там? — спросил Гориев дежурного, кивнув Зине.

— А вы мне очень нужны, — холодновато сказала девушка. — Я хотела у вас спросить: у всех ли разведчиков есть индивидуальные пакеты?

Гориев промолчал. Зина смутилась — как всегда, когда она первая заговаривала с парторгом взвода. Почему он ничего не ответил? Не расслышал? Или понял ее слова как напоминание — явно бестактное! — о его собственном ранении, когда его принесли в медсанбат без сознания и голова перевязана была разорванной на полосы рубашкой. Почти у самой проволоки противника ранил Павла немецкий часовой. «Касательное ранение в голову» — так сказал врач в медсанбате.

«Куда я ранен?» — прошептал он, уже теряя сознание. Но еще чувствовал, что все лицо его залито кровью и понимал, что это смерть… Ему показалось, что пуля пробила голову и вышла через правый глаз… Впрочем, поскольку смерть не наступала, он решил попробовать выжить! Да, было именно так: он решил выжить!

В операционной палатке медсанбата Павлу остригли волосы на левой стороне головы, смазали рану йодом, металлическими скобками стянули кожу и наложили повязку, не пожалев ни ваты, ни бинта.

— Эта повязка называется «шапкой Гиппократа», — сказала Павлу девушка, которая перевязывала его. Помолчала и добавила серьезно: — А меня зовут Зина.

Павел смотрел на нее и улыбался, пока снова не потерял сознание.

Зине запомнилась напряженная улыбка, морщившая узкое лицо раненого. Когда он не улыбался, лицо его хорошело, могло быть даже названо красивым: высокий лоб, довольно большие стального оттенка глаза, строгая линия рта… Брови были рыжеватые; длинные. На впалых щеках ни следа румянца.

Рану признали не очень опасной, но Павел Гориев потерял много крови. Первые дни раненый часто звал Зину. Она подходила и присаживалась на край койки. Его лицо морщилось в улыбку. Зина спрашивала:

— Вам больно?

Однажды Гориев погладил ее руку. Зина прошептала растерянно:

— Не надо…

После этого Гориев не подзывал больше медсестру, хотя несколько раз Зина ловила на себе его пристальный взгляд. Сама попросила, чтобы ее перевели из медсанбата в штаб полка, которым командовал подполковник Орехов. Знала Зина, что здесь во взводе пешей разведки числился до ранения Павел Гориев. Теперь старший сержант подлежал эвакуации, и Зина не предполагала увидеться когда-либо с ним.

Однако две недели назад Гориев появился в блиндаже разведчиков. Пошутил, что для полного излечения ему не хватало только этой встречи с Зинаидой Каленовой.

Зина обратила внимание на то, что без «шапки Гиппократа» разведчик выглядит старше — сейчас ему можно было дать лет тридцать — и что улыбается он прежней напряженной улыбкой. Вскоре девушка обратила внимание также и на шутливый тон незадачливого поклонника, который усвоил с ней старший сержант. В присутствии всегда готовых посмеяться разведчиков он уверял Зину, что только из-за нее отказался от эвакуации в тыловой госпиталь. Зине, втянутой помимо воли в игру, ничего не оставалось, как поддерживать ее. Когда же в редких случаях старший сержант и Каленова оказывались наедине, ему, по-видимому, не о чем было разговаривать с ней.