Испытания

— Твои рассуждения не имеют ничего общего с материализмом! — резко прервал девушку Дмитрий. — Помнишь, давно, зимой, мы говорили с тобой о дружбе, о смысле и цели жизни, помнишь? Я был тогда не прав, а ты права, помнишь? Я спорил, что цель, так сказать, оправдывает средства, а ты мне возражала. Ты еще сказала, что моя теория напоминает тебе расовую теорию, потому что я считаю себя особенным, которому все позволено… Ну тут ты, конечно, перегнула. Помнишь?..

Так вот, попробуй подойти к своим нынешним словам с такой же резкой оценкой, и ты, пожалуй, сама поймешь, что все, что ты сейчас говорила, напоминает фашистскую философию!.. Ты прости меня, Зина, хотя, впрочем, я даже рад, что у тебя глаза озлились, что ты сердишься! Значит, ты вышла из оцепенения, из равнодушия, которое меня просто испугало!.. По-твоему, жизнь бессмысленна, бренность существования очевидна. И отсюда единственный вывод, до которого ты, разумеется, еще не дошла: ешь, пей, живи в свое удовольствие! Грабь, жги, насилуй, все равно все умрет! Какая, мол, разница — раньше умрет человек или позже? Так пусть он умрет раньше, а ты умрешь позже! Трагическая судьба будущего прапраправнука заранее известна, так зачем же развивать науку, культуру, улучшать условия существования? Надо использовать то, что уже есть на земле, сожрать все и выпить и взорвать планетку к чертовой матери, раз она все равно не будет существовать вечно!.. Имеет какой-то смысл только твое «я»! Остальное — долой!.. Где же тут материализм? Я не буду читать тебе лекцию о силе науки и культуры, которые позволяют человеку самому увидеть результаты своих благородных усилий. Ты это знаешь, но забыла.

Я понимаю, почему забыла, — неожиданно мягко сказал Дмитрий, — но я не понимаю другого: как можешь ты так издеваться над памятью Павла? Неужели не ясно тебе, что Гориев погиб именно за то, чтобы теории бессмысленности жизни и закономерности всеобщего умирания не было места на земле!

Орлов тогда все-таки не убедил Зину, но невольно заставил ее вспомнить другую речь, да, тоже о судьбе человека на земле, да, тоже о смысле и цели жизни.

— …За победу и за единственную цель нашей жизни, других целей у нее нет, — чтобы народу хорошо жилось… — вспомнила девушка то, что говорил Гориев в Москве на встрече с рабочими большого завода… — За победу!

Ну что ж, никто и не может упрекнуть Зину в том, что она меньше других участвует в общей борьбе за победу!

Сейчас, в дни наступления, она всегда старается быть там, где она нужна. Она перевязывает и уносит из-под огня. И раненый радист перевязан ею!.. Но, делая все, что нужно, присутствуя именно там, где это необходимо, Зина не может освободиться от ощущения странной изолированности от окружающих, словно и в самом деле обитает она на островке, окруженном пустотой!

…Раненый радист терял сознание. Зина привычно обняла его за талию и так полудовела, полудонесла до блиндажа штаба полка.

— А связь? — спросил тревожно помощник начальника штаба.

Зина поняла. Да, она по совету Орехова изучила рацию, овладела техникой связи.

Зина сказала:

— Я постараюсь заменить его… Рация цела…

Она вернулась в окопчик радиста, где работать было спокойней, чем в блиндаже, надела наушники и едва удержалась, чтобы тут же не сдернуть их. Ей почудилось, что она очутилась перед сотнями людей, требующих от нее ответов, решений, приказаний. Десятки настойчивых голосов раздавались в эфире:

— Сокол! Сокол! Правее, из-за тучи, заходят «мессера»! Видишь? Видишь? Перехожу на прием!

(«Станция наведения полевого аэродрома, что совсем близко от нас!» — подумала Зина.)

— Ахтунг! Ахтунг! Направление 275!

— Дуб! Дуб! Где ваш хозяин? Где ваш хозяин? — монотонно повторял кто-то, а потом голос с ярким грузинским акцентом спросил нетерпеливо:

— Слушай, Дуб, как дела? — И удивился: — Слушай, Дуб, почему я твой разговор не узнаю?

— Я заменил хозяина Дуба!

(«Бой идет у соседей!» — догадалась Зина.)

— Фланги у меня не прикрыты! — говорил «Дуб», а грузинский акцент сердито кричал, словно нарочно жестко произнося слова:

— Впэрод! Только впэрод!.. Туман! Обойдешься без огня!..

— Ты почему все знаешь! — возмущался кто-то. И продолжал, будто теряя рассудок: — Ба-ба-ба-ба-ба!

(«Немцы забивают!» — не сразу сообразила Зина.)

— Ваня! Ваня! Держи меня справа! Видишь, прет?! Видишь, прет?!

— Да вижу, вижу!

(— Летчики! — невольно прислушиваясь, прошептала Зина.)

Вокруг нее шумела жизнь, яростно отстаивая себя, не отчаиваясь, не сдаваясь, не покоряясь смерти.

— Один с копыток долой! — зазвенел в наушниках ликующий возглас, и Зине почудилось, что она улыбнулась: наш «ястребок» сбил «мессера»!

В бурной пестрой разноголосице надо было отыскать Орлова. На его волне раздавался беспорядочный визгливый лай, мяуканье: немцы, видимо, не дремали!