Элл Родд мечтает посетить Советский Союз, расспрашивала меня о советской поэзии и прозе, кто мне лично из советских поэтесс и писательниц особенно близок. Прочитала канадской поэтессе Ларису Васильеву («Спасибо за то, что Вы были сияющим облаком дней, за то, что меня не любили, не знали о страсти моей…»). Назвала Агнию Кузнецову и Майю Ганину…
Естествен вопрос: можно ли быть уверенным, если так отчетливо набирается зрелости общественное сознание, что термоядерная катастрофа будет предотвращена?
Ответ: не знаю!
Озадачивает странный феномен, с которым я столкнулась так: в день моего доклада о нравственных критериях предвоенной и военной советской молодежи я собиралась надеть мои скромные военные награды: просто для подтверждения права говорить не только, допустим, о десятом съезде комсомола, но и об обороне Москвы, о партизанах Белоруссии. Профессор Жанна Эберт, жизнерадостная, энергичная, всегда готовая дать продуманный совет, — она и разносторонне образованный профессор Жак Нувер были самыми деятельными организаторами симпозиума — неодобрительно взглянула на мой парадный жакет. Насколько я поняла из объяснения Жанны Эберт, ее соотечественники сейчас охотно обращаются к первой мировой войне и неохотно ко второй. Потом я не раз убеждалась в правоте Жанны. Например, никто из участников антивоенного симпозиума, кроме представителя Советского Союза, не вспомнил о том, что Страсбурский университет был в 1947 году награжден медалью «За активное участие в движении Сопротивления». Насколько помню, только два доклада, оба писательские — мой и англичанки Виктории Массей, автора недавнего бестселлера «Война одного ребенка», — были непосредственно связаны с годами второй мировой войны.
Чем объяснить это? Может быть, для исторического научного анализа — а большинство участников симпозиума были представителями науки — если не обязательна, то желательна бо́льшая временная отстраненность от событий? Может быть, гораздо проще: разгул антисоветизма ведет к попыткам замолчать или даже извратить историческую правду — в данном случае решающую роль победоносной Советской Армии в победе над фашистской Германией?
— Ваш «простой» вариант очень страшен! — возразила мне Виктория Массей. — Потому что, если не совладать с «холодной войной», «горячая» неизбежна!
Вручая мне свою книгу, она сказала:
— У каждого человека есть своя война, Человек неизбежно умирает. Может оказаться убитым. Мой брат Джо, служивший в британском флоте, утонул. Но те, кто еще жив, должны бороться за вечную жизнь человечества!
К Мемориалу Верден, который мы посетили на пути в Париж, месту непрерывных боев с 21 февраля до 1 июля 1916 года, первой военной арене применения отравляющих газов, паломничество со всех уголков Франции.
Глядя на мрачную красоту центра Мемориала — длинный постамент с установленной на нем нацеленной в зенит бомбой, — думаешь о грозном значении Вердена. Особенно сейчас, когда президент США решил развернуть массовое производство отравляющих газов.
Несомненно, надо хранить память о Вердене. Но ведь не за счет забвения миллионов жертв второй мировой войны!
Возможна ли успешная борьба за предотвращение термоядерной катастрофы при забвении трагических этапов второй мировой?!
Возвращаюсь к моей заключительной беседе в Страсбуре с Вольфом Прёмистом:
— Интересно, сумела ли Герта сохранить ту страстность, то возвышенное желание бороться со злом, сделать Землю мирным обиталищем для человечества, которые, судя по вашему докладу, легко угадываются в ее письмах? И, главное, сумела ли она и другие такие же Герты передать свой энтузиазм, свой накал молодежи?
— Сумела! — твердо заявил Вольф Прёмист.
— Как безапелляционно вы высказываете то, что относится к области предположений! Этой Герты, может, давно уже нет на свете.
— Я высказываю то, что знаю. Она моя милая мать!
И как бы заслоняя вырвавшуюся сентиментальную фразу, Прёмист добавил грубовато:
— Старая она, конечно. Но почему-то еще живет на земле. Наверно, потому, что не все сделала… по передаче энтузиазма… Я тут увидел, что вообще дела очень много!
Думается, любой международный форум подлинно успешен, если он стимулирует мысль, чувство, действие…
— Накрутила? — спросил кто-то из домашних.
— Не знаю, — сказала я, не принимая неуместного вопроса. Ибо мне казалось, что я Герта, почему-то все еще живущая на земле и пишущая своему Гансу. Убитому на его войне.
ИЗ ДНЕВНИКА ГОСТЬИ ЙОГОВ
В ашрам Ауробиндо — знаменитую обитель йогов в южном индийском городе Пондишерри — я добиралась на современной легковой машине, но как бы из глубины веков.