Испытания

— Да, да, главное для ритмичной работы — задел. И вроде бы это давно известная истина, все согласны, а задела нет, — говорила Ольга, обедая в заводской столовой со слесарями-сборщиками Борисом, Василием и их бригадиром Володей Веприковым… — Может быть, надо, что называется, максимально конкретизировать эту истину, как вы думаете? Ну например: «Самое главное — задел, а сварочная дает корпуса в обрез; самое главное — задел, а цех твердых изоляций недодал изоляционных материалов».

— «Молнии» выпускать, что ли? — без особенного интереса спросил кто-то из бригады.

Жестикулируя вилкой, Веприков произнес небольшую речь:

— Чего же «молнии», когда в наших аппаратах столько покупного — из Сибири, из Чебоксар, откуда-ниоткуда, боже мой?! «Молнию» по всему заводу можно, да и то если вслед за ней хороший гром. А без грома она, боже мой, уже никакой несознательности не прошибает!

— Комсомольскую перекличку по всем заводам Советского Союза, которые изготовляют что-то для самого сложного цеха нашего завода — для аппаратного… А может быть, даже так: для бригады Веприкова, — сказала Ольга, додумывая озоловскую подсказку. Предложение директора завода уже казалось ей нужным, интересным.

— Никто нам не позволит! — усомнился Борис. — Вы, товарищ Пахомова, извините, отстали до некоторой степени от комсомольской жизни… Инициатива должна идти от ЦК ВЛКСМ или от горкома комсомола, а потом уже наше предложение, а потом администрация, ну, допустим, вы одобряете… Может, в тридцатых годах разрешалось так, как вы предлагаете, а сейчас все должно быть организовано. Мы… молодежь сейчас другая, понимаете?

Ольга смутилась, покраснела до бровей, как когда-то поддразнивала ее еще молодая, смешливая мама. И, покраснев, все же сказала настойчиво — даже не им, своим собеседникам в благоустроенной столовой, а давней заводской комсомольской ребятне, полуголодным мечтателям 30-х годов:

— А я уверена, что можно провести комсомольскую перекличку по заводам. Прямо из нашего цеха рассказать все как есть, без суматохи, без отшлифованного текста. Как на фронте обращались к бойцам, как в осажденном Ленинграде… И ЦК ВЛКСМ одобрит! Потому что у вас, Борис, получается бюрократия, не имеющая ничего общего с организованностью, а комсомол и в тридцатые, и семидесятые, и в девяностые был, есть и будет ленинским, в этом смысле он не меняется, наш комсомол!.. И всегда будет очень важна, — заключила Ольга и с удивлением услышала свой звенящий голос, — инициатива каждого человека!

Веприковцы не считали пожилой эту обычно неразговорчивую женщину, участницу различных спортивных соревнований, но и комсомольского задора от нее не ожидали. А Ольга мысленно бранила себя за горячность: увлеклась озоловским предложением, перекличкой, которую надо еще хорошенько продумать!

— Да вы не волнуйтесь, Ольга Владимировна! — вежливо сказал Веприков, потирая лоб над правой бровью. — У девчат в бытовке другое предложение возникло, как будто вам известное. К ритмичной работе, к заделам оно, конечно, никакого отношения не имеет, но, как бы вам сказать… — Володя замолчал, выжидательно глядя на Пахомову.

— Взять в свои руки строительство стадиона! — заявил Борис — Но заделы тут, ясно, ни при чем!

Василий аккуратно сложил только что дочитанную им областную комсомольскую газету «Смена», неторопливо вмешался:

— По-моему, при чем!

— Всегда так! — Веприков хлопнул Василия по плечу. — Высказывает гениальные соображения, смысл которых, боже мой, станет ясен только потомкам!

Василий не хотел отступать:

— Сегодня в «Смене» как раз о том, что разносторонняя инициатива молодежи помогает обеспечить ритмичность на производстве… А строить стадион разве не «разносторонняя инициатива»?

…Заглянув в свой рабочий блокнот («У нас нормирование негибкое, нормы как застывшие рубежи!»), Ольга распрощалась со слесарями и снова пошла в цеховое бюро экономики. По пути с несвойственной ей медлительностью открыла дверь в кабинет начальника цеха. Оградовас, как она и предполагала, еще не вернулся от директора. Нерешительно подошла к телефону: кажется, она поняла, что ей нужно было сделать. Позвонила дочкам…

Ольга совершенно не умела разговаривать по телефону на личные темы — нелепо запиналась, теряла нить мысли («теряла доску», как, используя терминологию шахматистов, шутил Рубилин). Наверно, потому, что ни в детстве, ни в юности телефона дома не было, в целом квартале, где жила Ольга, был всего один телефон-автомат, да и тот постоянно портился. Потом в обкоме комсомола, где она работала, личные разговоры по телефону считались неуместными. (Лишь однажды, в дни войны, случился у Ольги такой коротенький разговор с Андреем Ваграновым.) А из Индии звонить в Советский Союз по личным делам (занимая драгоценную радиосвязь) было вообще немыслимо.

Но сегодня из-под спуда лет и привычек выбилось удивительное желание позвонить дочкам (знала, что обе в этот час должны быть у нее дома). Позвонила и услышала почти одинаковые испуганные возгласы сначала одной, потом другой:

— Мам! Ты? Что случилось?!

— Ой, что ты, мам! Случилось что-нибудь?!

Засмеялась: