Испытания

— Просто я вас, девочки, очень люблю!

В бюро цеховой экономики Ольга вместе с Милочкой Дорофеевой проверила, когда в последний раз пересматривались нормы по основным видам продукции аппаратного цеха. Впрочем, Милочка еще до того, как раскрыла папки с документами, дала точный ответ:

— Три года назад. Это еще хорошо, Ольга Владимировна. Плохо то, что у нас в цехе более пятидесяти процентов норм — опытно-статистические, проще говоря, «с потолка», сами знаете, Ольга Владимировна… А нормы большинство рабочих перевыполняет!

— Милочка! Да ведь мы забываем, что главный показатель не то, насколько перевыполнены нормы! — воскликнула Ольга. Ей показалось, что вся многогранная жизнь цеха привела ее к этому простому выводу. — Сколько собрано контроллеров или панелей — вот что важно, вот где главный показатель! — И убежденно повторила: — Реальная продукция — вот главный показатель!

…Незадолго до конца рабочего дня Пахомова снова подошла к участку монтажниц. На нее не обратили внимания: очередной простой был ликвидирован, бригада привычно торопилась наверстать упущенное время.

Вопреки странному душевному противодействию Ольга залюбовалась Марьяной Крупицыной: у той раздувались чуть-чуть вывернутые ноздри, пылали щеки (казалось, она раскраснелась от удовольствия), а яркие провода, которые Марьяна легко и уверенно укладывала на панель, были похожи на живые гибкие кровеносные сосуды.

Потом Ольга стала смотреть на нового бригадира, Юлию Дерюгину, и обрадовалась тому, что в трудовой повадке Юлки и Александры. Матвеевны было нечто родственное: «сосредоточенность движений и мысли» — так определила Ольга главное, характерное для обеих монтажниц. Но не все в бригаде работали так.

Ольга смотрела на хорошенькую монтажницу, жующую что-то. Девушка явно выбилась из быстрого ритма работы. Она установила прямо перед собой контроллер, видимо запоздало доставленный сюда с участка Веприкова, и вся изворачивалась, стараясь дотянуться до противоположной стороны аппарата. Никто не замечал неуклюжести молоденькой работницы. Никто, кроме Дерюгиной. Ольга увидела, как та встала со своего рабочего места, подошла к девушке и — одно движение, один жест — поставила контроллер по диагонали. Девушка понимающе закивала и обрадованно сунула в рот еще порцию «перекуса».

Ольга улыбнулась. Жест Юлки ее обрадовал, наверное, не меньше, чем девушку-монтажницу.

Глава 12

Наверное, поклонение силе, мужественности, тоска по идеалу у женщин в крови. С годами может появиться усталость чувств, умудренность жизнью, мы можем потерять доверчивость. Но порыв, устремление к идеальному герою никогда не пропадают.

Наверно, Ольга могла бы отнести эти строчки к себе, вычеркнув только слова об усталости чувств, о потере доверчивости и особенно об умудренности жизнью.

Нет, она не устала ждать личной встречи с ее идеальным героем и не потеряла веры в него. «Умудренности жизненной, — думала она, — к счастью или к сожалению, не знаю, я тоже не набралась».

Вернее, Ольга не устала ждать до самой последней минуты. Но вот, потянув на себя высокую — прямо под его рост — тяжелую дверь, она встала на пороге его рабочего кабинета. И тут ей показалось — на миг, на какое-то время, — будто она долго-долго брела по пустыне, будто губы у нее запеклись, в горле пересохло — и вот наконец пришла, что она наконец дома в этом аскетически строгом рабочем кабинете с портретом Ленина над письменным столом. Сбылось давнее обещание апреля, данное под гулкий полновесный бой кремлевских курантов: «Мы еще с тобой обязательно встретимся».

На выставке современной техники Ольга от волнения видела только, что у ее комсомольца 30-х годов снежный навал седины над высоким лбом. «А вообще, — подумала она, взглянув на него сейчас с порога, — совсем не изменился». Небольшие синие глаза. Красивые, четко очерченные губы, смягчающие жесткость глаз. Лицо, пожалуй, было бы не только волевым, но даже жестким, если бы не мягкая, грустноватая улыбка, как бы понимающая все то несовершенство мира и людей, которое видели синие острые глаза.

За долгие годы Ольга научилась разговаривать с ним мысленно. И она не могла прийти в себя от изумления, что свершилось это чудо: она наедине с ним, может рассказать ему обо всем на свете и задать любой вопрос.

«Я даже не знаю, с чего начать», — молча призналась она.

«Да с чего хотите», — светло сказал он.

Но Ольга не услышала его голоса и поняла, что все еще разговаривает с ним только в душе. А он был здесь, перед ней, жив-здоров, совсем такой, как раньше. Облегченно вздохнув, Ольга наконец вслух выговорила:

— Это вы? Это я!

Он рассеянно улыбнулся. И на Ольгу Владимировну Пахомову взглянули синие жесткие, не узнававшие ее глаза…

От газетной полосы Вагранов оторвался неохотно. Женщину, вошедшую к нему в кабинет, он знал: видел мельком на каких-то совещаниях. Недавно видел во Дворце культуры железнодорожников. Она позвонила ему в тот вечер, он пообещал принять товарища Пахомову главным образом потому, что она выступала там. Впрочем, ничего интересного она не сказала тогда, общие фразы.