— Нет, — машинально стараясь смягчить голос, ответила она и прошла узким коридорчиком.
Игорь Владимирович, накинув свой старый темно-красный халат, сидел за столом над версткой книги и стаканом остывшего чая.
— Ты поел?
— Да что-то ничего не хочется, — ответил он устало, и Алла Кирилловна по серому цвету лица сразу поняла, что его опять беспокоит желудок, но ничего не спросила.
Она не могла подавить в себе того отчуждения и холодной, смешанной с жалостью неприязни к мужу, что возникла на набережной. И, чтобы не выдать своего настроения, подчеркнуто деловито загремела посудой, принялась готовить ужин. Спиной она чувствовала внимательный, сочувственно-бережный взгляд, и большого усилия стоили ей точные, спокойные движения рук.
9
Пятьдесят минут, чтобы покрыть расстояние от Москвы до Ленинграда…
(«Наш полет будет проходить на высоте девять тысяч мэтров со скоростью восемьсот километров в час». Штатная улыбка на ярком, чуть кукольном лице стюардессы, соблазнительно затянутой в синий форменный костюм.) Пятьдесят минут. Если вдуматься, то это ошеломительно мало, и для человека, склонного к метафизике и потрясенного чудовищной скоростью, вполне достаточно, чтоб перестать быть самим собой хотя бы на время полета. Но почти час вынужденной праздности — это так много, что и человека деятельного может настроить на созерцательный лад.
Игорю Владимировичу было о чем подумать, — правда, пятьдесят минут размышлений вряд ли могли что-нибудь изменить в нем самом и в его пятидесятидвухлетней жизни. Он застегнул ремень и откинулся на спинку кресла. С нарастающим рокотом двигателей пришло ощущение уюта и той приятной беспомощности, знакомой только людям трудолюбивым и деятельным: отсюда уже нельзя было вмешаться в ход каких-либо событий, что-то предпринять, и осталась только возможность побыть с самим собой и предаться раздумьям.
В последний год он стал чувствовать усталость, замечал ее во внезапных приступах желчного остроумия в деловом разговоре; все чаще ловил он себя на досадливом желании одной ядовитой фразой срезать несобранного суесловящего собеседника, в раздражении все чаще хотелось высказать нелестное суждение о способностях и личных качествах человека. От всего этого спасала только выработанная административным опытом выдержка, но Игорь Владимирович понимал, что началась какая-то новая полоса в его жизни. А сегодня, в небывалом наплыве печали, в усталости от напряженного дня, проведенного в Москве, ощущение это было особенно острым.
Еще год назад Игорь Владимирович не чувствовал своего возраста, и это составляло предмет его гордости и удовлетворения, но удовлетворения тайного, о котором, как представлялось ему, не догадывалась даже жена. Причиной этой потаенности была отнюдь не скромность, — к скромникам Игорь Владимирович относился по меньшей мере настороженно, — но сознание, что как конструктор он, Владимиров, оказался несостоятельным. Это сознание пришло сравнительно поздно, так что уже ничего нельзя было изменить, и в беспощадном свете этого сознания все другие достоинства казались уже несущественными. И теперь Игоря Владимировича смущала мысль: нет ли тут взаимосвязи, не оттого ли, что он бесплодно прожил жизнь, пришла эта, пожалуй, ранняя усталость, или усталость отрезвляюще лишила иллюзий, как короткий предсумеречный час гасит краски, но резче обозначивает контуры предметов? Впрочем, не об этом думал Игорь Владимирович сейчас, он и вообще-то не очень доверял отвлеченным умствованиям.
Покойное самолетное кресло сделало тело почти невесомым, однотонно и ровно пели вышедшие на постоянный режим двигатели, и плыли за стеклом иллюминатора взбитые сливки облаков.
Игорь Владимирович обдумывал события последних дней, которые внесли в его жизнь решительные перемены, он пытался понять их смысл. Да, теперь его интересовал несколько отвлеченный и неявный смысл этих перемен. И под увеличительным стеклом памяти он разглядывал эти события.
Все началось со статьи в «Литературной газете».
В начале уже установившейся и небывало ровной зимы, когда Игорь Владимирович с нетерпением, не лишенным необычного для него волнения, ждал утверждения плана в министерстве, был озабочен не израсходованными по некоторым статьям средствами, потому что финансовый год кончался, вдруг и появилась эта статейка.