Истина

Она подошла къ окну и окинула взглядомъ площадь Капуциновъ. Маленькій домикъ стоялъ на самомъ углу площади и Церковной улицы; онъ былъ одноэтажный, съ подвальнымъ помщеніемъ и мезониномъ; внизу помщались столовая и пріемная, отдленныя коридоромъ отъ кухни и прачешной, окна которыхъ выходили на темный и сырой дворъ; въ первомъ этаж находились направо дв комнаты госпожи Дюпаркъ и налво — дв комнаты госпожи Бертеро; а подъ самой крышей, напротивъ комнаты Пелажи, были дв крошечныхъ каморки, отдланныя когда-то для Женевьевы; тамъ она поселялась, прізжая съ мужемъ въ Мальбуа, радуясь, какъ ребенокъ, случаю снова очутиться въ родномъ гнздышк. Въ дом царилъ постоянный полумракъ отъ низкихъ потолковъ; темныя тни скользили по срымъ безмолвнымъ комнатамъ; Церковная улица, которая начиналась отъ приходской церкви св. Мартина, была настолько узка, что по ней не здили экипажи; даже въ полдень тамъ господствовалъ полумракъ; стны домовъ покрылись плсенью, а мостовая, пропитанная сточными водами, позеленла отъ покрывавшаго ее скользкаго мха. Площадь Капуциновъ открывалась на сверъ; на ней не росло ни одного деревца, потому что ее совершенно затнялъ высокій фасадъ стариннаго монастыря, который подлили между собой капуцины, совершавшіе богослуженіе въ прекрасной, просторной часовн, и «братья христіанскихъ школъ», устроившіе обширную школу въ монастырской пристройк.

Съ минуту госпожа Дюпаркъ смотрла на этотъ пустынный уголокъ, полный священной тишины; здсь проходили только богомольцы, и лишь въ опредленные часы площадь нсколько оживлялась толпою ребятишекъ, воспитанниковъ братства. Въ сумрачномъ воздух раздавались медленные удары колокола, и старуха съ неудовольствіемъ отвернулась отъ окна, когда дверь отворилась, и въ комнату вошла Женевьева.

— Наконецъ! — проговорила бабушка. — Скорй позавтракаемъ: благовстъ ужъ начался.

Женевьева весело смялась, показывая свои блые зубки. Это была высокая, стройная блондинка съ чудными волосами и страстнымъ, жизнерадостнымъ лицомъ, которое она унаслдовала отъ отца. Несмотря на свои двадцать два года, это была веселая рзвушка. Видя, что она пришла одна, госпожа Дюпаркъ воскликнула:

— Маркъ еще не готовъ?

— Онъ сейчасъ явится, бабушка; онъ идетъ вслдъ за мною съ Луизой.

Поцловавъ свою мать, которая сидла молчаливая и печальная, Женевьева принялась болтать о томъ, какъ она рада, что снова очутилась, по выход замужъ, въ тихомъ домик, гд протекло ея дтство. На этой площади Капуциновъ она знала каждый камешекъ и привтствовала, какъ старыхъ друзей, каждую былинку, выросшую въ расщелинахъ камней. Желая выиграть время, она разсыпалась въ восторгахъ, стоя у окна; вдругъ она воскликнула, замтивъ дв черныя тни, которыя проскользнули по площади, и которыя она сейчасъ узнала:

— Отецъ Филибенъ и братъ Фульгентій! Куда они идутъ такую рань?

Два духовныхъ лица медленно переходили площадь; подъ свинцовымъ, тяжелымъ небомъ ихъ фигуры казались еще мрачне. и они точно еще боле затемнили и безъ того нерадостную картину. Отецъ Филибенъ, родомъ крестьянинъ, былъ широкоплечій мужчина съ толстымъ, крупнымъ лицомъ, рыжій, съ большими глазами, большимъ ртомъ, выдающимися скулами; ему было лтъ подъ сорокъ, и онъ былъ преподавателемъ въ духовной коллегіи въ Вальмари, чудномъ помсть, которымъ владютъ іезуиты въ окрестностяхъ городка. Его товарищъ, братъ Фульгентій, былъ однихъ съ нимъ лтъ, но маленькій, черный и тщедушный; онъ былъ старшимъ изъ трехъ братьевъ, которые завдывали сосднею монастырскою школою. Говорили, что онъ — незаконный сынъ доктора-психіатра, умершаго въ сумасшедшмъ дом, и служанки; нервный, раздражительный, тщеславный, онъ не отличался ясностью сужденій; идя рядомъ съ отцомъ Филибеномъ, онъ оживленно размахивалъ руками и говорилъ о чемъ-то громкимъ голосомъ.

— Сегодня, посл обда, послдуетъ раздача наградъ, — объясняла госпожа Дюпаркъ. — Отецъ Филибенъ, который очень расположенъ къ нашимъ добрымъ братьямъ, согласился принять на себя предсдательство на раздач наградъ. Онъ, вроятно, только что пріхалъ изъ Вальмари и сопутствуетъ брату Фульгентію, чтобы сговориться съ нимъ относительно какихъ-нибудь подробностей…

Ее прервалъ Маркъ, который вошелъ въ столовую, держа на рукахъ свою дочурку Луизу, которой только что минуло два года; она охватила ручонками его шею и смялась, и дурачилась съ видимымъ удовольствіемъ.

— Гопъ-гопъ! Гопъ-гопъ! — кричалъ Маркъ, врываясь въ комнату. — Мы пріхали по желзной дорог! Съ самымъ скорымъ поздомъ!