Истина

Въ узенькой комнатк, оклеенной свтлыми обоями, все было тихо и носило отпечатокъ дтской простоты. На стол — раскрашенная статуэтка Богородицы, нсколько книгъ и рисунковъ изъ священнаго писанія, тщательно разложенныхъ. У стны — блая кроватка, даже не смятая: очевидно, ребенокъ не ложился спать. На полу валялся опрокинутый стулъ. На коврик у кровати лежалъ несчастный трупъ Зефирена въ одной рубашк; синяки на ше указывали на то, что его задушили; лицо совершенно потемнло; сорочка была загрязнена и разорвана; худощавыя ножонки несчастной жертвы оголились и находились въ такомъ положеніи, что не оставалось сомнній относительно гнуснаго насилія, которое было совершено злодемъ; виденъ былъ горбикъ мальчика, который особенно выдавался благодаря тому, что лвая рука была закинута за голову. Лицо его, несмотря на ужасную смерть, сохранило свою очаровательную прелесть; это было лицо ангела съ кудрявыми блокурыми волосиками; его можно было счесть за личико двочки, — такъ тонки были черты лица; голубые глаза, прелестный ротикъ и щечки съ ямочками были особенно милы, когда онъ улыбался.

Миньо стоялъ растерянный и, не переставая, повторялъ:

— Господи, Боже мой! Какое злодйское преступленіе! Боже мой! Помогите!

Учительница, мадемуазель Рузеръ, услыхала его крики и выбжала на улицу. Она съ утра бродила по своему садику и любовалась салатомъ, который сильно поправился благодаря послднимъ дождямъ. Это была двица лтъ тридцати двухъ, рыжая, высокая, не особенно красивая, полная, съ круглымъ лицомъ, покрытымъ веснушками, съ большими срыми глазами и острымъ носомъ, который придавалъ ея лицу хитрое и жадное выраженіе. Несмотря на отсутствіе красоты, про нее ходили слухи, что она оказывала особенную благосклонность директору начальныхъ школъ, красавцу Морезену, который способствовалъ ея служебнымъ успхамъ. Она, впрочемъ, была преданная духовная дочь аббата Кандьё, приходскаго священника, а также и Капуциновъ, и добрыхъ Братьевъ; она сама водила своихъ воспитанницъ на уроки закона Божія и на церковныя службы.

Увидвъ ужасное зрлище, она, въ свою очередь, разразилась громкими криками:

— Господи! Помоги намъ! Вдь это гнусное убійство, дьявольское навожденіе, ужасный грхъ! Боже милостивый!

Обернувшись, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, она увидла отца Филибена и брата Фульгентія, которые какъ разъ выходили изъ Короткой улицы, со стороны площади Капуциновъ, гд ихъ видли об старушки и Женевьева. Учительница узнала ихъ и подняла руки къ небу, точно взывая къ небесному милосердію.

— Отецъ! Братъ! Идите скоре! Самъ демонъ постилъ этотъ домъ!

Оба духовныхъ лица подошли къ окну и отступили въ ужас. Сдержанный и энергичный отецъ Филибенъ стоялъ молча, зато братъ Фульгентій, боле впечатлительный и скорый на выраженіе своихъ ощущеній, изливалъ свой ужасъ въ безпорядочныхъ возгласахъ:

— Ахъ, несчастный ребенокъ! Ахъ, злодйское преступленіе! Такой чудный. кроткій мальчикъ, лучшій изъ нашихъ учениковъ, такой набожный, такой прилежный къ молитв!.. Надо что-нибудь сдлать, — нельзя же его оставить въ такомъ положеніи.

Мадемуазель Рузеръ не успла опомниться, какъ братъ Фульгентій уже поставилъ ногу на подоконникъ и прыгнулъ въ комнату, а за нимъ и отецъ Филибенъ, который замтилъ на полу скомканную бумажку въ вид шарика и тотчасъ же поднялъ ее. Учительница не посмла послдовать за ними, не столько отъ страха, сколько ради предосторожности; она даже остановила Миньо, который тоже собирался прыгнуть. То, что позволяли себ духовные отцы, не было прилично простымъ преподавателямъ. Между тмъ какъ братъ Фульгентій метался около жертвы все съ тми же возгласами, отецъ Филибенъ развертывалъ бумажку и внимательно разсматривалъ ее. Онъ стоялъ спиною къ окну, и было замтно лишь движеніе его локтей; самой же бумажки не было видно, — слышно было лишь ея шуршаніе. Такъ прошло нсколько секундъ. Миньо не утерплъ и тоже вскочилъ въ комнату черезъ окно; онъ взглянулъ на бумажку, которая оказалась кускомъ газетнаго листка, а внутри была другая бумажка, длинная, блая, скомканная и запачканная.

— Что это?

Іезуитъ взглянулъ на учителя и спокойно проговорилъ своимъ жирнымъ, тягучимъ голосомъ:

— Это номеръ «Маленькаго Бомонца» отъ вчерашняго числа, 20-го августа; странно, что въ немъ лежала скомканной другая бумажка, прописи… Вотъ взгляните.

Онъ не могъ не показать бумажку, такъ какъ Миньо обратилъ на нее вниманіе. Онъ держалъ ее въ своихъ толстыхъ пальцахъ, показывая лишь слова: «Любите своихъ ближнихъ», написанныя изящнымъ англійскимъ почеркомъ. Дырья и пятна совершенно обезобразили бумажку. Учитель не усплъ разсмотрть ее, какъ слдуетъ, потому что подъ окномъ снова раздались восклицанія.