Истина

Маркъ Фроманъ былъ ниже ростомъ, чмъ его три брата, Матье, Лука и Жанъ; лицо его было худощаве и длинне, но лобъ его былъ высокій и продолговатый, — характерный лобъ Фрожановъ. Особенно обращали на себя вниманіе его глаза — свтлые, добрые глаза, взглядъ которыхъ проникалъ въ самую глубь души, и голосъ — очаровательный и звучный, овладвавшій умомъ и сердцемъ тхъ, съ которыми онъ говорилъ. Небольшіе усы и бородка оставляли открытымъ довольно большой ротъ, выражавшій сильную волю и вмст съ тмъ доброту. Какъ и вс прочія дти Петра и Маріи Фроманъ, онъ научился прикладному ремеслу. Онъ былъ литографъ. Въ семнадцать лтъ онъ кончилъ гимназію и пріхалъ въ Бомонъ, чтобы усовершенствовать свои знанія въ картографическомъ заведеніи Папонъ-Лароша, которое изготовляло карты и картины для нагляднаго обученія, снабжая ими вс школы Франціи. Во время пребыванія въ Бомон у Марка проснулась страсть къ преподаванію, настолько сильная, что онъ сдалъ экзаменъ на школьнаго учителя, съ цлью поступить преподавателемъ въ бомонское нормальное училище. Поздне, когда ему было двадцать семь лтъ, онъ получилъ званіе педагога, и ему предложили мсто преподавателя въ Жонвил; въ это время онъ женился на Женевьев, благодаря содйствію Сальвана, который познакомилъ его съ госпожами Дюпаркъ и Бертеро, заинтересовавшись трогательною любовью двухъ молодыхъ сердецъ. За три года брака Маркъ и Женевьева, стсненные въ средствахъ, пережили немало денежныхъ затрудненій и всякихъ служебныхъ непріятностей, но въ то же время были безконечно счастливы, обожая другъ друга, и жизнь ихъ въ маленькомъ мстечк съ восьмьюстами жителей протекала безмятежно.

Госпожа Дюпаркъ не была тронута веселымъ смхомъ отца и дочки; она замтила съ тмъ же чувствомъ недовольства:

— Ваша желзная дорога ничего не стоитъ въ сравненіи съ экипажами, въ которыхъ здили, когда я была молода… Скоре завтракайте, — мы никогда не выберемся изъ дому.

Она сла къ столу и наливала горячее молоко въ чашки. Женевьева ставила высокій стулъ для маленькой Луизы между собою и матерью, чтобы слдить за ребенкомъ; Маркъ между тмъ, желая заслужить прощеніе, сказалъ:

— Я заставилъ васъ ждать?.. Это ваша вина, милая бабушка: у васъ такъ хорошо спится, — здсь удивительная тишина и опокойствіе!

Госпожа Дюпаркъ, торопливо пившая кофе, не соблаговолила отвтить. Госпожа Бертеро, наблюдавшая за своей Женевьевой, которая сидла, сіяя отъ счастья, между мужемъ и дочкой, печально улыбнулась и пробормотала тихимъ, медленнымъ голосомъ, окинувъ лнивымъ взглядомъ присутствующихъ:

— Да, здсь спокойно, такъ спокойно, что даже не замчаешь, какъ идетъ жизнь.

— Впрочемъ, сегодня вечеромъ, — продолжалъ Маркъ, — около десяти часовъ, на площади было довольно шумно. Женевьева была просто поражена. Ночной шумъ на площади Капуциновъ — это нчто поразительное!

Онъ старался прикинуться изумленнымъ, чтобы разсмшить публику. Старуха отвтила, видимо задтая за живое:

— Народъ выходилъ изъ часовни Капуциновъ. Вчера вечеромъ была служба — поклоненіе Св. Дарамъ. Братья взяли съ собою тхъ учениковъ, которые удостоились въ этомъ году причастія, и дти позволили себ немного посмяться и пошумть при выход изъ церкви… Все же это не такъ дурно, какъ т ужасныя игры, которыми занимаются дти, воспитанныя безъ религіи и безъ нравственности.

Сразу наступило неловкое молчаніе. Слышался только стукъ ложекъ о чашки. Обвиненіе было направлено противъ свтскихъ общественныхъ школъ, противъ нерелигіознаго преподаванія Марка. Женевьева бросила въ его сторону умоляющій взглядъ; онъ не разсердился и съ прежнимъ добродушіемъ продолжалъ разговоръ, обращаясь къ госпож Бертеро; онъ описывалъ ихъ жизнь въ Жонвил, разсказывалъ про своихъ учениковъ, которыхъ обучалъ съ любовью и получалъ въ отвтъ полное удовлетвореніе, радуясь ихъ успхамъ и поведенію. Трое изъ нихъ получили свидтельства объ окончаніи курса.

Въ эту минуту возобновился благовстъ мрными и печальными ударами, которые точно рыдали среди пустыннаго и мрачнаго квартала.

— Послдніе удары! — воскликнула госпожа Дюпаркъ. — Я говорила, что мы опоздаемъ.

Она встала и заторопила дочь и внучку, которыя допивали свой кофе; вдругъ въ комнату вбжала Пелажи, блдная и взволнованная, держа въ рук номеръ газеты «Маленькій Бомонецъ».

— Ахъ! Сударыня! Ахъ! Какой ужасъ!.. Мальчишка, который принесъ газету, сообщилъ…

— Что такое?.. Да скажите же наконецъ!

Служанка задыхалась отъ волненія.

— Только что нашли маленькаго Зефирена, племянника школьнаго учителя; онъ лежитъ тутъ рядомъ, убитый, въ своей комнат.

— Какъ? Убитый?

— Да, сударыня! Его задушили, посл того, какъ сотворили всякія мерзости. Онъ лежитъ въ одной рубашк!

Вс вздрогнули отъ ужаса, и сама госпожа Дюпаркъ была поражена.

— Маленькій Зефиренъ, племянникъ Симона, этого еврея, учителя; слабенькій ребенокъ, но такой хорошенькій; онъ былъ католикомъ и ходилъ въ ученіе къ братьямъ; онъ, вроятно, присутствовалъ вчера на вечерней служб, потому что недавно конфирмовался… Что длать!.. Бываютъ такія несчастныя семьи.

Маркъ слушалъ блдный, возмущенный. И онъ прокричалъ безъ всякаго стсненія: