Истина

Симонъ былъ сынъ еврея-часовщика изъ Бомона; у него былъ братъ Давидъ, старше его на три года. Ему минуло пятнадцать, а брату восемнадцать лтъ, когда ихъ отецъ, разорившійся вслдствіе неудачныхъ тяжбъ, умеръ отъ удара. Три года спустя умерла и мать, подавленная тяжелыми условіями бдственнаго существованія. Симонъ только что поступилъ въ нормальную школу, между тмъ какъ Давидъ ршилъ поступить на мсто. Онъ кончилъ школу очень хорошо и получилъ мсто младшаго преподавателя въ Дербекур, значительномъ мстечк, гд и прослужилъ десять лтъ. Тамъ, на двадцать шестомъ году, онъ женился по любви на Рахили Леманъ, дочери мелкаго портного съ улицы Тру въ Мальбуа, у котораго было довольно много заказчиковъ въ город. Рахиль была замчательно хороша собой, брюнетка съ чудными черными волосами и большими страстными глазами; мужъ обожалъ ее и окружалъ нжными попеченіями. У нихъ уже родилось двое дтей; мальчику Іосифу было четыре года, а двочк Сар два года.

Симонъ очень гордился тмъ, что въ тридцать два года занималъ уже мсто старшаго учителя въ Мальбуа; онъ находился здсь два года и замтно подвинулся по служб сравнительно съ другими учителями этого округа.

Маркъ не особенно долюбливалъ евреевъ, по какому-то врожденному и безотчетному къ нимъ недоврію и отвращенію и несмотря на свой либеральный образъ мыслей; но Симона онъ очень любилъ еще со времени пребыванія съ нимъ въ нормальной школ; они были добрыми товарищами. Маркъ отзывался о немъ, какъ объ очень умномъ человк, отличномъ преподавател, проникнутомъ сознаніемъ взятой на себя отвтственности. Упрекнуть его можно было лишь въ извстной мелочности, въ слишкомъ большой подчиненности узкой дисциплин, букв закона и школьному расписанію; онъ постоянно боялся выговора, боялся не угодить начальству. Въ немъ проявлялись въ этомъ случа забитость его расы, извстный страхъ, воспитанный цлыми столтіями постоянныхъ преслдованій; онъ постоянно опасался оскорбленій и несправедливыхъ обвиненій. Симонъ, впрочемъ, имлъ полное основаніе быть осторожнымъ именно здсь, въ Мальбуа, маленькомъ клерикальномъ городк, гд находились церковная школа братьевъ и могущественная корпорація капуциновъ; его назначеніе сюда вызвало цлый скандалъ. Только благодаря своей выдержк и горячему патріотизму, который онъ внушалъ своимъ воспитанникамъ, восхваляя имъ вооруженное могущество и всемірную славу Франціи, онъ добился того, что люди, наконецъ, простили ему еврейское происхожденіе.

Внезапно въ комнату вошелъ Симонъ въ сопровожденіи Миньо. Маленькій, худой, нервный, съ рыжими, коротко остриженными волосами и бородкой, ясными голубыми глазами и тонко очерченнымъ ртомъ, онъ представлялъ и фигурой, и лицомъ, несмотря на большой характерный носъ его расы, что-то жалкое, недоконченное, тщедушное. Войдя въ комнату, онъ настолько растерялся отъ неожиданнаго несчастья, что зашатался, какъ пьяный; руки его тряслись, и онъ не могъ вымолвить ни слова.

— Господи! — пробормоталъ онъ наконецъ. — Какой ужасъ! Какое злодйское преступленіе!

Подойдя къ окну, онъ остановился, какъ вкопанный, не спуская глазъ съ несчастнаго малютки; онъ дрожалъ всмъ тломъ, и лицо его выражало паническій страхъ. Вс присутствующіе, духовныя лица, учительница, продавщицы бумаги, молча уставились на него и удивлялись, что онъ не заплакалъ.

Наконецъ Маркъ сжалился надъ его отчаяніемъ, подошелъ, взялъ его за руки и обнялъ.

— Послушай, товарищъ, ты долженъ овладть собою: теб понадобится полное присутствіе духа.

Но Симонъ, не слушая его, обратился къ своему помощнику:

— Умоляю васъ, Миньо, пройдите къ моей жен. Она не должна видть этого ужаса. Она такъ любила своего племянника и слишкомъ слаба, чтобы перенести такое неожиданное потрясеніе.

Когда молодой человкъ ушелъ, онъ продолжалъ разбитымъ голосомъ:

— Ахъ, какое ужасное пробужденіе! Мы позволили себ, въ вид исключенія, подольше поспать. Моя бдная Рахиль спала; я не хотлъ нарушить ея сна и оставался около нея, размышляя, мечтая о томъ, какъ мы проведемъ каникулы… Сегодня ночью я разбудилъ ее, когда вернулся домой, и она заснула лишь въ три часа утра, посл того, какъ утихла гроза.

— Въ которомъ часу ты вернулся? — спросилъ его Маркъ.

— Безъ двадцати минутъ двнадцать. Моя жена спросила, который часъ, и я справился по своимъ часамъ.

Мадемуазель Рузеръ какъ будто удивилась и высказала вслухъ свое недоумніе:

— Но въ этотъ часъ нтъ позда изъ Бомона!

— Я вернулся не по желзной дорог,- объяснилъ Симонъ. — Собраніе затянулосъ, — я опоздалъ на поздъ десять тридцать и ршилъ пройти пшкомъ: здсь всего шесть километровъ разстоянія, а ждать до полуночи мн не хотлось… Я тороиался скоре повидать Рахиль.

Отецъ Филибенъ все время молчалъ и казался вполн спокойнымъ; но братъ Фульгентій не могъ сдержать своего волненія и торопливо разспрашивалъ:

— Двнадцать безъ двадцати минутъ?.. Но вдь тогда преступленіе было уже совершено… И вы ничего не видли, ничего не слышали?

— Ршительно ничего. Площадь была совершенно пустынна; вдали гремла гроза… Я вошелъ въ домъ, не встртивъ ни души. Все было погружено въ глубочайшую тишину и безмолвіе.