Истина

Впрочемъ, Господь Богъ оставлялъ за собою право выбора тхъ лицъ, которымъ желалъ помогать, не объясняя причинъ такого предпочтенія, а кліентамъ приходилось имть дло только со святымъ, тоже не объяснявшимъ своихъ поступковъ. Такая неувренность получить или не получить желаемое еще боле разжигала страсти; вокругъ ящиковъ народъ такъ и толпился; бросали двадцать, сорокъ, сто су, въ безумной надежд, что получатъ большой выигрышъ, неожиданную выгоду, хорошую партію или неизвстно откуда свалившееся наслдство. Такое предпріятіе очень деморализировало публику; это была самая отчаянная спекуляція, которая убивала личную энергію въ достиженіи цли и потворствовала вр въ случайный успхъ, безо всякой заслуги со стороны желавшаго, а только благодаря прихоти и причуд, и, во всякомъ случа, несправедливости.

Видя лихорадочную возбужденность окружавшей его толпы, Маркъ понялъ, что предпріятіе капуциновъ еще боле разрастется; благодаря пріобртенію отцомъ еодосіемъ драгоцнныхъ мощей, успхъ и прибыль еще усилятся. Громадныя афиши покрывали стны часовни; тамъ были расписаны всевозможныя услуги, какія можетъ оказать Антоній Падуанскій, и, несмотря на врный успхъ, плата не будетъ повышена. Маркъ былъ чрезвычайно непріятно пораженъ, увидвъ въ толп мадемуазель Рузеръ, которая привела съ собою двочекъ своей школы, какъ будто это входило въ число ея обязанностей. Онъ еще больше удивился, замтивъ въ рукахъ одной изъ двочекъ блое шелковое знамя съ вышитыми золотыми надписями; «Слава Іисусу и Маріи». Впрочемъ, мадемуазель Рузеръ и не думала скрывать, что ея двочки часто жертвовали франкъ и два съ цлью получить хорошую отмтку или выдержать экзаменъ; если ученица была совсмъ глупая, то она давала и пять франковъ, чтобы имть большую увренность въ успх. Мадемуазель Рузеръ заставляла двочекъ имть «мшки для грховъ» и хлопотала о томъ, чтобы въ церкви имъ отвели хорошія мста, откуда он могли любоваться церемоніей. Странная была эта свтская общественная школа, которою руководила мадемуазель Рузеръ! Двочки становились у лваго клироса, а у праваго выстраивались мальчики изъ школы братьевъ; во глав ихъ стоялъ братъ Фульгентій, всегда дятельный и озабоченный. Отецъ Крабо и отецъ Филибенъ находились уже въ алтар; они пожелали почтить торжество своимъ присутствіемъ. Быть можетъ, они желали также потшить себя, наблюдая за епископомъ Бержеро; ни для кого не было тайной то участіе, которое принималъ ректоръ Вальмарійской коллегіи въ прославленіи Антонія Падуанскаго, и для него было истиннымъ торжествомъ прибытіе сюда епископа, который точно приносилъ покаяніе за свое прежнее вольнодумство, порицавшее народныя суеврія. Когда въ часовню вошелъ епископъ въ сопровожденіи приходскаго кюрэ, аббата Кандьё, Марку стало просто обидно и жалко смотрть на этихъ почтенныхъ лицъ; онъ чувствовалъ, какъ много они должны были выстрадать, пока ршились явиться на это торжество; оба они были печальны, блдны и серьезны.

Марку не трудно было догадаться, какъ и почему они сегодня явились: ихъ прихожанами овладло настоящее безумное рвеніе и оно увлекло за собою и пастырей. Аббатъ Кандьё долго боролся, отказываясь поставить у себя статую Антонія Падуанскаго, считая, что такое поклоненіе несовмстно съ истиннымъ духомъ религіи. Но затмъ, благодаря скандалу, который былъ вызванъ его настойчивымъ протестомъ, онъ самъ началъ колебаться и задумался о томъ, не страдаетъ ли религія отъ его упорства, и ршилъ, наконецъ, прикрыть своею рясою гнойную рану, которая открылась на лон іезуитской общины. Онъ отправился къ епископу Бержеро и повдалъ ему вс свои сомннія и укоры совсти; монсеньёръ также чувствовалъ себя побжденнымъ и опасался, что церковь пострадаетъ отъ того, что слишкомъ явно выставитъ напоказъ свои недостатки; онъ обнялъ аббата со слезами на глазахъ и общалъ ему, что явится на торжество и этимъ положитъ конецъ вражд. Но сколько горечи, сколько душевной боли скрывалось въ сердцахъ обоихъ духовныхъ лицъ, которыхъ соединяло истинное пониманіе благочестія! Они тяжело страдали отъ своего безсилія, отъ вынужденной уступчивости, отъ неизбжности выйти на ложный путь и въ то же время вполн сознавали всю постыдность своей сдлки съ совстью; они еще больше страдали отъ того, что ихъ идеалы были забросаны грязью, что ими прикрывались всякія пошлости, людская глупость и корысть. Ахъ! Гд то христіанство, столь чистое въ своихъ началахъ, проповдующее братство и спасеніе, и даже былой католицизмъ, столь смлый въ своемъ полет, явившійся однимъ изъ главныхъ орудій цивилизаціи? Въ какую грязь попалъ онъ теперь, унизившись до простой торговли, до покровительства низменнымъ страстямъ и невжеству! Католицизмъ разъдался молью, какъ всякія старыя вещи; ему грозило полное разрушеніе, распаденіе.