Истина стоит жизни

— Мне случайно стало известно, что один человек, которого я когда-то знал по Африке, приехав в Лондон, — по какому уж делу, я право не скажу — угодил в тюрьму безо всякой вины: кажется, у него не оказалось бумаг, удостоверяющих личность… Дорогой консул Бертон, у вас такие связи! Не могли бы вы что-нибудь предпринять для освобождения этого человека? Зовут его Али Файзула, а впрочем, ведь вы знаете этих арабов и всю эту публику, у них бывает по нескольку имен, так что я вам на всякий случай сообщу одну примету: у него недостает левого уха…

* * *

Человек без левого уха доставил немало забот сотрудникам Скоттланд-Ярда. Летом 1863 года он был замечен на лондонском базаре. Одетый в восточное платье, не владеющий английским языком, он ходил от одного восточного торговца к другому и о чем-то их расспрашивал. Агент, пошедший по его следам, узнал от торговцев, к которым он обращался, что одноухий справлялся о ценах и еще интересовался дорогой на Ильминстер. Но поскольку никто из восточных купцов, торгующих на лондонском базаре, в Ильминстер не ездил и о таком месте не слыхивал, то нужной справки Одноухий не получил и на следующий день вновь появился на Восточном базаре, где и был задержан полицией.

Допрошенный через переводчика по-арабски, Одноухий, назвав себя Файзулой Керибом, заявил, что приехал из Египта, чтобы продать большую партию фиников, но груз его еще не прибыл, и пока что он ходит на базар справляться о ценах. Об Ильминстере он никогда не слыхал, а если торговцы сказали про него что-нибудь такое, то это, может быть, они не поняли как следует его языка. Запрос, посланный в Ильминстер, результатов не дал: ни банков, ни складов ценных товаров, ни особо богатых поместий, чтобы привлечь внимание грабителей, там не было, отсутствовал и гарнизон, могущий заинтересовать военных лазутчиков. Можно было бы отпустить Одноухого к его аллаху, когда бы не два подозрительных обстоятельства: во-первых, груз фиников из Египта не прибыл ни с тем судном, которое назвал Файзула Кериб, ни со следующим и ни с каким другим; во-вторых, при аресте у Одноухого, кроме значительной суммы денег, был найден сложенный в несколько раз листок бумаги с каким-то странным чертежом, похожим на изображение местности топографическими знаками. Одноухий показал, что Подобрал эту бумажку на базаре.

На всякий случай Файзулу держали в тюрьме — мало ли, может быть, со временем выявятся какие-нибудь связи… Но время шло, связи не выявлялись, а между тем правительство и парламент, угождая общественному мнению, то и дело присылали в тюремные учреждения какие-то комиссии. В таких обстоятельствах пребывание за решеткой человека, против которого не было никаких доказуемых обвинений, становилось нежелательным. Тут-то и взялся разгадать тайну Одноухого один из способнейших сотрудников Скоттланд-Ярда, следователь Мэтью Грейтскилл.

Этот молодой человек происходил из аристократической семьи и мог бы подвизаться на более почетном поприще, если бы пристрастие к вину, разгулу и картам не разобщило его со своим кругом. Однако практика, полученная в ночных притонах, помогла ему найти себя в качестве сыскного агента. Новый сотрудник, вскоре заслуживший прозвище «Терпеливого Мэтью», сделал быструю карьеру, став одним из столпов Скоттланд-Ярда. Это не вернуло ему доступа в «свет»: аристократы с сыщиками не знаются. Тем не менее Грейтскилл поддерживал дружеское общение с некоторыми представителями если не высшего, то все же приличного общества. В частности, была хорошо известна его давняя дружба с подполковником Регби, британским консулом в Занзибаре, благодаря связи с которым Терпеливый Мэтью стал признанным специалистом по восточным делам…

Мэтью Грейтскилл приступил к делу исподволь. Прежде всего он вызвал Файзулу на допрос, разговаривал с ним по-английски, не обращая внимания на то, что тот ни слова не понимал, кричал на него и несколько раз съездил по физиономии… После допроса он приказал поместить Одноухого в отдельную камеру. Недели две Файзула томился в одиночке, получая самый скудный паек и недоумевая, за что обрушился на него гнев начальства. На третьей неделе в камеру со страшным шумом был ввергнут новый узник.

Это был долговязый мужчина неопределенного возраста, с торчащими плечами, разболтанными, как на шарнирах, руками и ногами, с круглой головой, на которой среди поредевших темных волос матово поблескивала обширная лысина. Его лицо — мясистое, с припухлыми скулами, с прямым, но приплюснутым носом, нависавшим словно капля над широким ртом с тонкими губами — было покрыто синяками и ссадинами, кровоподтеки виднелись и на белом теле, просвечивающем сквозь прорехи изодранной одежды. На подбородке, давно не общавшемся с бритвой, росла редкая щетина цвета лежалой соломы…