Истина стоит жизни

Шейх Саид, прежде чем стать официальным лицом на службе у султана, уже немало потоптал африканские тропы. Сухонький, небольшого роста, с жидкой бороденкой на смуглом лице, шейх Саид не производил впечатления отважного следопыта. Напротив, его робкая повадка, тихий голос с подобострастной интонацией и бегающий взгляд сощуренных глаз скорее внушали подозрение, что шейх был криводушен и трусоват. Тем не менее среди дельцов Занзибара и Мримы он пользовался немалой известностью, а тот факт, что даже в дальний африканский поход он взял с собой четверых рабов и молодую пышнотелую рабыню, характеризовал его как человека с определенным положением. Судя по первым неделям, пользы для экспедиции от присутствия представителя власти было немного; зато собственным интересам шейха его положение соответствовало, по-видимому, как нельзя лучше…

Позади остались тропические леса Мримы, и теперь путь лежал вдоль долины многоводной Кингани. Держась в стороне от самой реки, протекающей в заболоченной пойме или посреди непроходимых галерейных лесов, тропа то тянулась по однообразной саванне с редко разбросанными деревьями, то прорезала лесные или кустарниковые джунгли, то пересекала низины, поросшие густой, выше человеческого роста травой, где под ногами колебалась почва и между пальцами темных ног носильщиков фонтанчиками брызгала черная вода…

Вместо безлюдных, кишащих диким зверьем дебрей, какие обычно рисуются воображению европейца при упоминании об Африке, путешественникам то и дело попадались возделанные поля, на которых зрели кисти гигантского проса дурры, маниок и сладкий картофель, бобы и бананы, сахарный тростник и перечный вьюнок бетель. Ананасы росли как бурьян у дороги и тем не менее были превосходны на вкус. То и дело попадались посадки невысокого шоколадного дерева с крупными продолговатыми темно-зелеными листьями и похожими на огурец ребристыми оранжевыми плодами, в каждом из которых было заключено по два-три десятка питательных и ароматных бобов какао. В саваннах лишь изредка можно было заметить быстрых антилоп, нечасто попадались следы слонов или крупных хищников. Зато в убогих деревнях, вытянувшихся вдоль тропы, единственная улица была вытоптана и загажена козами, овцами и домашней птицей не хуже, чем в любой другой части света. Деревни эти в плодородных местностях встречались через каждые две-три мили. Да и не такими уж убогими были они: среди обычных для Африки улье-образных или копновидных хижин виднелись прямоугольные дома с высокой соломенной крышей, со стенами из прочной древесной коры и расщепленного бамбука…

Ничего жуткого и устрашающего во всем этом окружении как будто бы не было. И тем не менее в экспедиции по-прежнему царило паническое настроение. Оно владело не только полуголыми беззащитными носильщиками, но захватило и белуджей, которые, кроме мушкетов, были вооружены еще длинными саблями и большими ножами. Даже те, кто не раз уже проходил по этим местам, трепетали от страха. Ибо одно дело идти во внутреннюю Африку с караваном арабского купца, давно уже признанного африканцами за своего, а другое дело сопровождать франка[5], про которого никто не может знать, что у него на уме. Но и сам глава «франков», сам капитан Бертон, прославившийся на родине не одним смелым путешествием в неизведанные страны, не мог избавиться от ощущения смутной тревоги…

«Если ты, музунгу-бвана[6], хочешь дойти до больших озер Уньямвези, ты должен иметь сто воинов, сто пятьдесят ружей и несколько пушек, иначе тебе не пройти через страну жестоких вазарамо, которая начинается там, где кончается Мрима, и кончается там, где начинаются горы Усагара…»

«Три дня вы будете идти через лес, населенный дикарями, которые сидят на деревьях и выпускают столько отравленных стрел, что никто не пройдет сквозь них невредимым, как нельзя пройти под дождем не намокнув…»

«В тех лесах бродят стада слонов, которые ночью нападают на лагеря и давят спящих людей, как жуков… Там живет огромный носорог, который может убить 200 человек…»

Как ни фантастичны были предостережения, слышанные путешественниками от жителей побережья, каждый угадывал в них, в меру своего разумения, то меньшую, то большую долю истины. И каждый день кто-нибудь из носильщиков пытался свернуть с тропы, чтобы возвратиться назад к побережью и наняться к какому-нибудь арабскому купцу. Хотя носильщики принадлежали к племени ваньямвези и путь экспедиции лежал в их родную страну, идти туда вместе с белыми было страшно: вазунгу[7] приносят несчастье!

В первую же неделю дезертировало двое солдат-белуджей, прихватив с собой солидный запас пороха. И, несмотря на то, что продвижение совершалось пока без особых происшествий, несмотря на миролюбивое поведение вазарамо, которые ничем до сих пор не проявили своей враждебности, кроме разве недоброго молчания да косых взглядов, страх не рассеивался, а, казалось, лишь нарастал, как будто опасность, отодвигаясь, не убывала, а сжималась пружиной, накапливая грозную силу.