- Я люблю вас, мой трубадур, - послышалось откуда-то от кустарников. – Я никогда и никого не любила, кроме вас.
Серж вздрогнул и обернулся в поисках источника голоса.
- Катрин… - шепнул он, будто не веря себе.
Она вышла из тени и подошла к нему ближе.
- Ваша канцона прекрасна, но ужасно грустна, - улыбнулась уставшей улыбкой. – Мне жаль, что так все вышло.
- А вы ведь когда-то любили мои грустные канцоны, - тихо ответил Серж.
- Я и сейчас их люблю. Но я знаю, что вам больно, потому что мне тоже больно.
- Вы… замерзнете здесь…
Не выдержал. Бросил дульцимер на землю. Рывком притянул ее к себе и ладонями обхватил лицо. Такое прекрасное, такое любимое лицо, заменившее ему целый свет.
- А вам больно, Катрин? В самом деле, больно? Вы не придумали себе эту боль?
Она слабо дернулась в его руках. Показалось… ей все показалось. И весь разговор по дороге домой был лишь в ее голове.
- Вы по-прежнему не верите мне, - она помолчала и, сделав глубокий вдох, сказала: - Мессир, вы вправе поступать, как сочтете нужным. Я подчинюсь любому вашему решению.
- Я верю вам, - прошептал он, удерживая ее, не давая ей вырваться. – Я верю вам, если вы верите самой себе. Потому что люблю вас слишком сильно, чтобы не верить. Вы слышите, Катрин? Я вам верю!
Она приложила ладони к его рукам.
- Слышу, - шепнула она. – Я слышу вас, даже когда вы молчите.
Серж сглотнул ком, подступивший к горлу и склонился к ней, собираясь ее поцеловать, но остановился за мгновение до того, как их губы могли соприкоснуться.
- Верните мне поцелуй, что задолжали в утро, когда мы расстались в этом саду. Ведь вы тогда целовали меня, жена моя. Так довершите то, что начали тогда.
Не мешкая ни минуты, Катрин обвила руками его шею и прикоснулась губами к его губам. Сначала легко и нежно, но с каждым движением ее поцелуй становился все более жадным и нетерпеливым. Она целовала его так же, как тем утром. Так же, как могла целовать только своего любимого трубадура.
И задыхаясь от нежности и желания, захвативших его, он подхватил ее на руки, оторвался на мгновение и прошептал:
- Я больше никогда не стану петь канцон зимой. Вы мерзнете.
Увернувшись от его губ, она рассмеялась:
- Это жестоко – лишать меня своих канцон на целую зиму. Лучше не пойте их на дворе, чтобы в следующий раз мне не пришлось вновь выходить за вами.
- Прекрасно! Отныне я стану их петь исключительно в нашей спальне! – он, смеясь, глядел на ее лицо, на нежные губы, на ясные глаза, на высокий лоб, на рыжую прядку, торчавшую из-под капюшона. И вдруг смех замер на его губах. Лицо сделалось серьезным и мрачным.
- Прости меня, - проговорил он, с трудом выбирая слова. – Прости… твои волосы… Я никогда этого не забуду…
- Это слишком малая цена за вашу жизнь. Но я была бы рада, если бы мне больше никогда не пришлось ее платить.
- Клянусь! Никаких походов! – торжественно объявил маркиз. – Пожалуй, если нам еще когда-нибудь столь нелепым образом придется доказывать друг другу свою любовь, местом сражения я выберу опять же – нашу спальню.
Все еще пытаясь понять, как же так вышло, что в Трезмоне прошел целый год, в то время как в образцовом Париже лишь месяц, Поль Бабенберг обнаружил себя в квартире Лиз, с ее медведем в руках. И облегченно вздохнул. За время, проведенное в 1186 году он решил, что в 2015 ему нравится больше. И ничуть не расстроится, если больше никогда не увидит Трезмон со всеми его обитателями. Точняк! Ну, если только не считать Скриба. Хотя последний, кажется, на него сильно обижен. Но кто ж мог знать, что герцогиня выбрала маркиза! Король-то получше будет. И это ее сын – маленький дьяволенок, который лишил их с Лиз сна и покоя на целых три дня!
«Точно ведьма. Права Барбара. Эх, жаль полудурка», - подумал Поль и почесал затылок.
- Черт! – взвизгнула Лиз. – Ты хоть бы предупредил! Меня эти скачки во времени пугают!
Она осмотрелась по сторонам.
- Я же говорила, что дыра – это ты!
- Угу, - буркнул Поль, отбросил в сторону медведя и притянул к себе Лиз. – Ты такая умная. Может, знаешь, как запереть эту дыру? Надоела эта нудятина…
- Не знаю, - счастливо улыбнувшись, шепнула та в его губы, - я уже говорила тебе как-то. Мне хоть куда угодно, лишь бы ты меня с собой прихватить не забыл.
- Нет! Тебе туда больше нельзя. Либо в сундуке придется прятаться, либо, Ignosce mihi, Domine, бесов изгонять начнут. Ты видела этого Ницетаса? Сущий идиот! Остаемся здесь, - он прижался к ее губам. Но неожиданно отстранился и заглянул ей в глаза: - А как ты смотришь на то, чтобы завести маленького Бабенберга? Или маленькую…
- С ума сошел! – возмущенно воскликнула Лиз и быстро отсела от него. – Никаких детей! Чайлдфри! Все! Нанянькалась!
- Ну, хорошо, хорошо, - примирительно пробормотал Поль и, помявшись, спросил: - А чайлдфри – это как картофель? Лиз, ты же не собираешься… ничего такого… - он сделал «страшные глаза».
- Какого такого? – шепотом уточнила Лиз, насторожившись.
- Я не знаю… но мелкий маркиз тебя так достал, что ты готова была его бросить в печь…