«Истинная правда». Языки средневекового правосудия

Как мы видим, речь здесь идет не только о публичном покаянии: очевидно, что человека ждала смерть и совсем не символическая, а самая что ни на есть реальная. Действительно, ношение на плечах собаки, седла или какого-то иного объекта можно рассматривать как указание на то, что преступник был достоин смерти[923]. Но важным, как мне кажется, является и второй смысл этой процедуры: этот человек должен был быть казнен, и процедура покаяния в некоторых случаях только отсрочивала приведение приговора в исполнение. Следовательно, и собака, и седло, и все прочие предметы представляли собой символы самой смерти.

Именно здесь, как мне кажется, дело из Реймса смыкается с обычаем, описанным Оттоном Фрайзингским. В нашем случае речь также идет о людях, которых ожидала смерть. Она была неотвратима, ибо приговор был уже вынесен и обжалованию не подлежал: никто не заменил бы казнь на публичное покаяние. Следовательно, веревка на шее осужденного указывала на то, что он умрет: она не заменяла собой наказания, она лишь предваряла и символизировала его[924].

Кроме того, важное значение в данной процедуре, как представляется, имела не только веревка (на которой обычно задерживается внимание исследователей), но и то место, куда ее набрасывали — шея преступника. Так, например, в «Саксонском зерцале» «осуждение к шее» означало вынесение смертного приговора[925]. Повязывание веревки на шее или удар по шее (такой вариант передачи преступника присутствовал, как мы помним, в показаниях одного из свидетелей в Реймсе[926]) дублировали, таким образом, только что произнесенный вслух приговор.

Впрочем еще один, дополнительный символический смысл все же был заложен, как мне кажется, в этом жесте набрасывания веревки на шее. Напомню, что речь шла о передаче преступника из одной юрисдикции в другую и что эти две юрисдикции были враждебны друг другу, причем главным предметом спора являлось как раз право самостоятельно казнить своих собственных преступников. Аббатство такого права было лишено — мало того, монахи прекрасно понимали, что своей виселицы в Реймсе у них никогда не будет[927]. Они приводили человека, осужденного ими на смерть, к камню на краю рыночной площади, чтобы отдать своим «врагам» — людям архиепископа. Набрасывая преступнику на шею веревку или ударяя его по шее, они, как мне кажется, пытались таким образом дать понять окружающим, что для них этот человек уже мертв, что они не просто приговорили его к смерти но и — в символическом смысле — привели приговор в исполнение.

Насколько можно судить, идея символической смерти преступника во время или еще до приведения приговора в исполнение была отнюдь не чужда средневековому правосудию. Так, например, человек считался (временно) умершим во время принесения публичного покаяния: «Пусть грешник растянется на земле, как если бы он был мертв, пусть он публично объявит, что он умер, пусть он публично продемонстрирует, как он раскаивается в содеянном, чтобы окружающие плакали над ним и показывали, как они страдают. И так христианская община, опозоренная его прегрешениями, смягчится, видя его перерождение, и будет молиться за того, о ком она скорбела, когда он был мертв»[928].

Для нас, однако, значительно больший интерес представляет ситуация с передачей преступника, приговоренного к смерти, в руки тех, кто имел право привести такой приговор в исполнение. Например, передача из церковного суда в суд светский: «…этим нашим окончательным решением мы постановляем и заявляем, что ты, Жаннетт, была и остаешься еретичкой, идолопоклонницей и вероотступницей. И мы приговариваем тебя [к смерти] как нераскаявшуюся [грешницу]. Этим решением мы передаем тебя во власть светского суда как труп и негодный член [общества]»[929].

Иисус Христос с орудиями Страстей. Немецкая гравюра. Середина XV в.

То, что процедура передачи в Реймсе происходила на камне, за которым располагалась «нейтральная» территория, было представителям аббатства только на руку. Вступив на нее, преступник символически «умирал». Набросив ему на шею веревку, монахи «казнили» его сами, в обход всех реально существовавших правовых норм и установлений. На то, что уже в сам момент передачи преступник воспринимался ими как мертвый, указывал, как мне кажется, и крест на другом конце улицы. Так, в средневековой Германии крест на дороге или на пересечении дорог считался местом отдыха для мертвецов, совершавших свой последний путь[930]. В этом же символическом ряду можно рассматривать и деньги, «уплаченные» за преступника и приобретающие таким образом значение выкупа за умершего[931].