Истинное имя

Льюберт не очень понимал, почему Хлорд молчит и не пытается вступиться за своего любимчика – или, по крайней мере, почему он не поставит Рикса в пару к его дружку-каларийцу. Но в первые дни занятий Дарнторна это не слишком волновало. Он с энтузиазмом пользовался предоставленной возможностью поиздеваться над своим врагом, или, как понимал это он сам, "указать южанину, где его место". Он ядовито комментировал ошибки своего противника, интересовался, не мечтает ли Пастух вернуться к прежней жизни, явно подходившей ему куда больше, чем учеба в Академии, и всякий раз злорадно улыбался, с легкостью преодолев очередной атакой неуклюжую защиту Крикса на занятиях по фехтованию. Если бы в ответ тот злился или огрызался, торжество Дарнторна было бы полным. И, возможно, раздосадованный и униженный противник рано или поздно перестал бы занимать его внимание, и Льюберт сумел бы даже выкинуть из головы ту драку во дворе, память о которой до сих пор мешала ему спать и отравляла будни в Академии. Но Крикса словно подменили. Казалось, он дал себе слово ни за что не ссориться с Дарнторном и упорно следовал этому правилу. Что бы Льюберт ни говорил, как бы ни язвил и не пытался оскорбить противника, Пастух только едва заметно хмурил брови и молчал. И это еще в лучшем случае. Время от времени лицо южанина приобретало такое странное, отсутствующее выражение, как будто бы тот спал с открытыми глазами или погружался в мысли и воспоминания, никак не связанные с Академией и Дарнторном. Льюберт не подозревал, что Крикс, однажды обнаружив, что его противника обескураживает это выражение лица, начал намеренно изображать глубокую задумчивость всякий раз, когда Дарнторн испытывал его терпение особо изощренно и навязчиво. Но, как бы там ни было, эта манера "уходить в себя" или молчать в ответ на все его слова порядком раздражала Льюберта, который в такие моменты чувствовал себя так глупо, словно оскорблял оштукатуренную стену. Не меньше выводило из себя то обстоятельство, что Крикс старался не показывать, как ему больно, даже если после слишком сильного удара мечом по колену начинал заметно припадать на эту ногу. Он не прекращал тренироваться, не отпрашивался в лазарет и вообще никак не проявлял неудовольствия, хотя не мог не понимать, что ничего подобного бы не случилось, если бы его противник соблюдал предписанные правила. Даже Льюберт понимал, что он перегнул палку, нанося настолько быстрый и непредсказуемый удар, и ожидал вмешательства Наставника. А "дан-Энрикс" доводил его до белого каления, делая вид, что все в порядке. Некоторое время Льюберт пытался успокаивать себя мыслью, что Пастух просто боится отвечать ему, чтобы впоследствии не поплатиться чем-нибудь похуже нескольких ушибов, но такая мысль казалась недостаточно правдоподобной. Будь южанин трусом, не желающим открытой ссоры, он давно пожаловался бы Наставнику и попросил найти ему другую пару. А вместо этого он всякое утро с необъяснимым упорством вставал напротив Льюберта и с самым серьезным выражением лица салютовал ему мечом, после чего Дарнторну оставалось только повторить его движение и, скрепя сердце, приступить к занятиям, мысленно посылая к фэйрам Хлорда, Пастуха, а заодно самого себя – за то, что он в каком-то смысле поспособствовал "дан-Энриксу" попасть в Лакон.

Однажды, уходя одним из первых с тренировочной площадки, где он, откровенно говоря, не желал оставаться ни одной лишней минуты, Льюберт оглянулся, чтобы найти Грейда и Фессельда, и заметил, что Пастух стоит на том же месте, где они закончили тренироваться, провожая его взглядом, и вид у него уже не безразличный, а мрачный и растерянный, как будто он решает сложную задачу и никак не может найти правильный ответ.