Источник солнца

Да и кому вообще, кроме экзаментаров институтских, интересно, сколько ты всего прочел? Или будешь ходить и изрекать всякую всячину с указанием источника? Человеческое знание безымянно. Нет и не может тут быть никаких авторских прав.

Приходят к нему всякие и смотрят на эти прелести бумажного производства. Н-да… количество книг вокруг человека облагораживает его.

Достал синий прямоугольник Мандельштама, лениво распахнул на 178-й странице и перечитал «Нашедшему подкову».

Когда-то я знал его наизусть. И ровно сорок «Подков» занимал путь от нас сюда. На троллейбусе номер сорок пять. По канувшим в лету субботам.

Мама, он все такой же. Простой вифлеемский пастух. И Мандельштам по-прежнему зажат между Цветаевой и Сологубом.

Он тот же, мама.

Он тот же.

За стеной послышалось какое-то шевеление: Марк Марк упал на низкую кровать Евграфа Соломоновича и заложил руки за голову. Ничего себе тахтишка ортопедическая! Закрыл глаза и представил, как заплаканная Настя – умытая холодной водой из-под протекающего крана, запудрившая грустные тени под глазами (кто бы запудрил его тень в этом мире?), – как она пересечет протяженность коридора, преодолевая лирику его застенных видений (вот ее шаги), как оправит на полном теле замечательное платье, надетое специально для него, пришедшего, как повернет ключ в двери и впустит… мужа.

…может быть, муж принесет ей цветы и встанет на одно колено, изнемогая от романтики… хотя какая там романтика, дорогой Евграф Соломонович! Уж нам-то с вами отлично друг про друга все известно.

Марк Марк перевернулся на живот, ему в ребро воткнулась антенна мобильника и заставила изменить позу, сесть. В коридоре вовсю ходили и разговаривали. Она ничего не скажет обо мне. Пока я сам не мелькну ему в глаза.

Марк Марк встал, потянулся, пропел что-то себе под нос и собрался игривой походкой выйти прочь. Затормозил на секунду и, отыскав глазами где-то на четвертой снизу полке стеллажа старого плюшевого медведя, сцапал его за ногу.

…всегда хотел оторвать нос этому плюшевому отморозку! Маленькая черная пуговка отскочила на пол, и печальный медведь стал похож на гоголевского майора Ковалева.

Да здравствует возвращенная нам возможность портить вещи безнаказанно!

По мере приближения к коридору голоса становились все громче: один, вероятно, детский, другой – ломающийся баритон. Был слышен чей-то молодой смех. Хм. Марк Марк прислонился к дверному косяку гостиной, не спеша обнаруживать свое присутствие. Он вслушивался в эту чужую жизнь, пытаясь угадать в ней биение сердца одного-единственного интересного ему человека – Евграфа Соломоновича Дектора. Настя что-то нарочито весело рассказывала – она-то знала, что за спиной у нее стоит нервный юноша, нежданный гость. Баритон смеялся ей в ответ. И тут баритон прервался взвизгивающим тенором.

Марку Марку вдруг сразу вспомнилось все его детство – от первого до последнего дня: этот голос учил его говорить «папа», рассказывал сказки по вечерам. И в этих сказках маленький Марк скакал на белом пони через незнакомые города, и у него была цель – найти свою принцессу в башне из слоновой кости, залезть по косе, которую она спустит из окна до земли, победить чародея и быть счастливым. А надо всем этим был его голос – высокий тенор, срывающийся на поворотах, обещающий счастье ребенку. А потом этот голос сказал: «Пока, малыш!» И уже мамин голос, сливаясь с пейзажем, бегущим за окном международного экспресса Москва – Париж, объяснил ему, что папа is gone forever. Куда он gone, Марк не мог понять лет пять. Потом однажды – дело было на уроке биологии, он смотрел в микроскоп на инфузорию туфельку, – все стало ясно. Тогда Марк Марк поправил белый халат, посмотрел на портрет Вильяма нашего Шекспира, непонятно как затесавшийся в естественно-научный кабинет, и сказал себе: триедино банальная история случилась и со мной. Что ж, будем жить дальше.

И маленькая девочка – его соседка – ласково посмотрела на Марка своими большими глазами.

Марк Марк сложил руки на груди и шагнул в коридор. Он был спокоен. Сердце билось не больше шестидесяти ударов в минуту. От волос шикарно пахло «Эсте Лаудер».

Он шагнул и остановился, скептически приподнимая левую бровь. Правую – никогда не умел. В голове его были готовы тысяча и один ответ на все возможные вопросы. Не было ни злости, ни боли. Было огромное чувство удовлетворения, что другого можно поставить в тупик. Озадачить страшно.

Марк Марк тряхнул головой, откидывая назад мешающий ему хвост. Голоса как-то сразу поумолкли – только один детский продолжал хихикать, вероятно, не понимая, почему другие перестали.

Марк Марк улыбнулся краем рта и, разводя руки в стороны по-театральному, склонился в глубоком реверансе:

– Ну, здрасьте, родные мои! Столько лет, столько зим!

Глава 19

Первой молчание нарушила Сашка: ей хотелось, чтобы все снова радовались. Ведь так было хорошо только что. Она покрутилась на месте и, дружески глядя на Марка Марка, стоявшего в конце коридора, улыбнулась ему и сказала: