Исток

На самой границе леса и степи стоит город Киев, и хоть видит око степное приволье, да заказаны те просторы славянскому племени. Вот уж сколько веков кряду топчут степные табуны тучные чернозёмы, а родит плодородная земля лишь ковыли да колючее перекати-поле.

Славянские пахари с превеликими трудами отвоёвывают у лесов и болот узкие полоски пашни, чтобы сеять там просо и жито, а в степь их не пускают степняки, обижают при всяком случае, жгут посевы, пасут на хлебных нивах своих ненасытных коней.

Не от хорошей жизни вынуждены славяне хорониться в непролазных лесах.

Лес — извечный противник славянского пахаря, в каждодневной борьбе с лесом проходит весь век древлян и дреговичей, кривичей и радимичей, северов и полян. Однако же лес и заступник пахаря. Никто лучше не может оборонить от набегов степняков и иных находников.

Там, где полноводный Славутич выходит из леса на степные просторы, ощериваются караваны стрелами и копьями, ждут нападения из-за каждого речного мыса, и никто утром не может поручиться за то, что вечером будет жив.

Давно задумал Дир овладеть всем Днепром — от верховья, теряющегося в глухих непролазных дебрях кривичских болот, до лимана, плавно вливающегося в тёплое Русское море.

Что бы ни делал Дир, куда бы ни посылал свою дружину, видел перед собой эту цель — заветную, почти недостижимую.

Когда государство обширно и при этом хорошо управляется, расцветают ремесла и торговля, и это государство ещё больше богатеет...

У всякого народа должна быть единая цель. У великого народа и цель должна быть великой.

Беда, что не разумеют даже близкие соратники этой цели. Приходится Диру нести бремя власти одному, а соратникам давать объяснения, доступные их разумению, — дескать, и звери сбиваются в стаи, и люди сплачиваются в племена, когда возникает угроза для жизни. Ежели такой угрозы нет, всякий норовит Жить сам по себе, всякий сам зажигает свою лучину...

Потому-то и продолжает Дир посылать подарки кагану хазарскому, чтобы не забывали светлые князья — висит кривая сабля над русской землёй, не побережёшься — мигом снесёт голову.

Общая угроза сплачивает вернее, чем обещание общего блага.

Всякий предводитель желает благополучия своим подданным. Не бывает таких злодеев, которые желали бы своему народу бед и несчастий. Однако, желая счастья своему племени, всякий вождь видит свой путь к достижению общего блага. Самый короткий — отнять добро у соседа, чтобы накормить своих сородичей. Однако и сосед стремится к тому же, собирает под свои стяги удальцов, чтобы грабить слабейшего.

Возможно ли жить хорошо, не обижая соседа?..

* * *

От устья Сулы на севере и до самого Олешья в Днепровском лимане вдоль всего степного побережья реки располагались редкие мирные славянские поселения — ничем не укреплённые, открытые со всех сторон.

Особенно много их было в районе днепровских порогов.

Здесь путешественники могли отдохнуть и пополнить запасы продовольствия.

В Олешье поджидали разведчиков, возвращавшихся из чужих пределов.

Жители прибрежных станов побаивались степняков и никакой помощи каравану не оказывали.

По вечерам, пристав к берегу на ночёвку, воевода Радомир тщательно расставлял караулы, по нескольку раз за ночь обходил берег, заставляя бодрствовать притомившихся на вёслах ратников.

Скоро дошли до грозных порогов. Там вольные воды Днепра с трудом пробивались через каменные гряды, могучая река бурлила и пенилась, не пропускала тяжело груженные лодьи.

Всякий порог имел своё имя, о каждом рассказывали легенды. У всякого был свой норов — и Кодак, и Будило, и Вольный, и Званец, и Горегляд, и Таволжаной, и Волкова забора на свой лад чинили препятствия путешественникам.

Радомир заставил всех облачиться в кольчуги и брони, по высокому берегу пустил дозоры, а оставшиеся корабельщики поставили лодьи на припасённые деревянные катки, стали перетаскивать лодьи через опасные места.

Скованную попарно челядь вели берегом, грузы перетаскивали на крепких спинах.

Аскольд без особой охоты влезал в кованый панцирь, считая предосторожности Радомира излишними, но лишь до той поры, пока сам не испытал на себе крепость кривой сабли кочевника, пока не потерял нескольких пасынков из своей дружины.

Случилось нападение степняков уже на исходе дня, когда измученные корабельщики заканчивали переход через очередной порог.

Это был знаменитый Ненасытен — шесть тысяч шагов посуху, с грузом на плечах, затем толкать лодьи на катках...

Намаялись до захода солнца, наломали хребты, и уже застучали в котлы кашевары, призывая всех к ужину, как вдруг, откуда ни возьмись, выметнулась на берег ватага отчаянных степняков.

Караульщики запоздало ударили в барабаны, закричали благим матом, да было поздно.

Засверкали кривые сабли в руках узкоглазых дикарей, тучей полетели калёные стрелы.

После молниеносной схватки остались лежать на береговом песке два лодейника.

Ночью справляли горестную тризну, высоко в степное небо улетал дым погребального костра.

До утра воины не снимали оружия, все ждали, что степняки повторят нападение, и готовы были дать достойный отпор.