Истоки

И Михаил понял: отец считает преступным то, чем он, Михаил, восторгался.

Кто-то ломился в дверь, но Марфа, посмеиваясь, удерживала ее спиной.

— Михаил Денисович, пустить, а? — спросила она певуче, отпрянув к стене, с самым невинным видом стала перебирать розовыми пальцами косы на своей груди.

Влетел редактор, верткий, как вьюн, сбросил кепку, растрепал волосы.

— Очень хорошо! Сейчас обалебастрим маленькое интервью: обер-мастер в редакции — он делится опытом скоростной плавки. Марфа, садись на телефон, брось клич молодняку, пусть слетаются… — редактор увидел статью в руках Дениса, мелко покашливая, потянулся за ней. — Это, Денис Степанович, загончик, дайте его сюда.

Но Денис отстранил руку редактора:

— Тут, парень, не загончик, а целый хлев. Значит, средства израсходовали не по назначению? Что ж, печатайте. Только нужно назвать не «смелость», а «жульничество».

— Не могу я направлять орган парткома против нас же самих! — с проникновенной дрожью в голосе сказал редактор. — Верните статейку, Денис Степанович, а?

Но Денис уже спрятал листок в карман пиджака.

— Нет, братцы, что у волка в зубах, то сам святой Георгий дал. Бывайте здоровы!

Уходя, он слышал веселый, сочный смех Марфы, визгливый голос редактора:

— Ты, Мишка, наивный глупец!

— А ты — вихляй! — огрызнулся Михаил.

Он догнал отца, и тот больше не отпускал его от себя.

— Лучше моего дружка по рыбалке главбуха никто не знает этой механики. Мишка, смотри, как возьму я лукавого хитрягу на испуг. Р-р-расколется, как орех! А ты… неужели ты такой чудак?!

Главбух весело встретил Крупновых в своем кабинете:

— Здравия желаю, обер-мастер! Давненько не сидели на карася, давненько.

— Здравствуй, обер-жулик! — зловеще сказал Денис и, не давая приятелю опомниться, двинулся на него широкой грудью, припер к стене. — Говори прямо, почему набрехал в отчете? Ты у меня вот здесь, как несчастный воробей в лапах тигра! — Денис поднял сжатый кулак.

— Дорогой обер-мастер, я тут ни при чем, я ничего не замышлял.

— Значит, обер-мастеру не хочешь говорить? Ну, а депутату городского Совета скажешь правду.

— Советской власти, что ли? Скажу… Чтобы получать бесперебойно кредиты, нужны в отчете процентики. Не ищи виноватых: я главный злодей. Беру грех на себя… ради, так сказать, темпов стройки… Не пропили деньги — всего лишь временно переложили из правого кармана в левый. Музыкальная комедия тоже нужна. Вот спроси хоть своего молодого человека. Ведь я ему рассказал сюжетики, и он дивную статейку написал. Только редактор заколебался. И чего ты расшумелся?

— Молчи, Антип, пока не стукнул тебя по шее. А на рыбалке все равно суну головой в омут. Знай это и заранее простись со своей старухой.

В приемной директора секретарь парткома Анатолий Иванов с уничтожающим презрением взглянул на Михаила, потом раскрыл перед Денисом красную папку с серебряной монограммой:

— Клади, Степаныч, редакционный материальчик, клади. Все утрясено — улажено с самим Солнцевым. Не из-за чего шум поднимать. Мой друг Миша по неопытности ударил в колокола в великий пост. Клади, дядя Денис.

— Не зажимай печать в кулаке, обрежешься, — Денис погрозил пальцем и, кивнув сыну, вошел в кабинет директора.

Савва сидел за дубовым столом. Флюс уродливо раздул щеку, узел бинта на темени торчал третьим ухом. Глаза слезились, мигали.

— Эх, рвать надо зуб-то. Всю ночь выл, как волк в капкане. Ну, почему буравишь меня глазами, братка? Без тебя тошно.

— Финтишь, Гужеедов? — тихо сказал Денис. Сгущая краски, выворачивая статью Михаила наизнанку, он обвинял Савву в приписке, как в тяжком грехе. Больно ныло сердце Михаила от этого жестокого натиска отца на дядю. Стыд за свою глупость, смятение при виде страшной расправы сломили его окончательно.

— Солнцева прикрываешь своей грудью? Тому подай театр к городской конференции! Ты теперь слова не пикнешь против него… Перед кем в струнку становишься?

— Поблажек от меня никто не дождется. Фу, черт, этот зуб! — Савва застонал. — Она, боль, такая: без языка, а кричит.

Стон этот разжалобил Дениса. Если бы можно было поправить дело попросту и сразу — нарвать уши Савве, он, кажется, не колеблясь, сделал бы это. Но он твердо знал, что не имеет права ни жалеть, ни закрывать глаза на постыдный факт. Именно потому, что жалко было Савву, сказал строго:

— Сам сообщишь правду, куда надо, или…

Это было острее зубной боли. Савва тяжело встал, опираясь могучими руками о стол.

— Я за все отвечаю. Болтовней не позволю позорить завод. Он дает броню и этим все перекрывает. — Савва покачал головой. — А ты, Михаил, оказывается, как тот дурачок в сказке: увидел — несут покойника, брякнул: дай бог вам таскать не перетаскать.

Денис остановился у дверей.

— Броня для защиты человека, а не пакости, — сказал он.

Уходя из кабинета, Михаил увидел: дядя сорвал со щеки повязку, бросил на пол и стал яростно топтать сапогами.

— Отец, страшно подумать, что ты и меня можешь вот так же изувечить, — сказал Михаил.