Истоки человеческого общения

Итак, «серьезный синтаксис» Томаселло предполагает семантическую организацию высказывания, «падежную грамматику». Если мы вновь обратимся к работе Дж. Брунера (1975/1984), то в ней он отмечает изоморфизм «между падежной грамматикой и структурой совместного действия», который помогает ребенку в усвоении исходной грамматики. Усвоение этих общих структур осуществляется, главным образом, через взаимодействие матери и ребенка в игре. Опираясь на анализ видеозаписей, Брунер утверждает, что «это взаимодействие включает сложные смены ролей между партнерами, как, например, в игре с закрыванием лица и обмене предметами… Такая игра не только акцентирует линию агент — действие — объект в деятельности ребенка, но также позволяет усвоить правила сигнализации и упорядочения последовательностей элементов» (Брунер 1975/1984: 35). Позднее Брунер писал об этом более осторожно, подчеркивая, что освоение структуры предметного действия, смены ролей в ней не то же, что овладение процедурами падежной грамматики, но первое является необходимым условием второго (Bruner 1983).

В записях описания картинок детьми со средней длиной высказывания от 1,08 до 1,59 морфем было обнаружено, что в однословных высказываниях дети следовали прагматическому принципу информативности, перцептивной заметности; в большинстве двусловных высказываний они ставили имя деятеля[4] на первое место, а имя объекта— на второе (Horgan 1976, цит. по: Greenfield, Zukov 1978). Механизм организации двуслойных высказываний, по мнению этих авторов и Э. Бейтс, составной: деятель (каузатор) перцептивно выделен, т. е. на него распространяется прагматический принцип информативности, но одновременно он выделяется и в соответствии с осваиваемой через схему действия падежной грамматикой. Кроме того, такой порядок компонентов поддерживается и речью взрослых. Это упрощает для ребенка освоение прототипических конструкций языка, где роли топика, деятеля и грамматического субъекта совпадают (Bates 1976).

Наш собственный опыт изучения речи больных с передним аграмматизмом (в синдроме афазии Брока) показывает, что противопоставление деятеля и объекта с помощью порядка слов — первое грамматическое правило, появляющееся у больных по выходе из наиболее грубой формы аграмматизма с прагматическим рядоположением слов. Описывая картинку, где мама режет хлеб, больная говорит: «Хлеб нет мама хлеб». При появлении этого правила больные нередко строят предложения с постпозицией глагола: «Кошка курица… несла» и используют порядок слов для построения контрастных пар: «Я пошла соседи, соседи пошли я». Позднее порядок слов подкрепляется регулярным морфологическим противопоставлением оформления субъекта и объекта[5] (Ахутина 1989). Наличие таких самоисправлений и контрастных пар свидетельствует о том, что правило конвенционализируется, использование грамматических средств и, прежде всего, порядка слов становится правилом семантического синтаксиса с «живыми» значимыми грамматическими категориями.

Кроме задачи маркирования ролей участников ситуации «серьезный» синтаксис должен позволять в интересах реципиента помещать акт референции в рамку совместного внимания. Продолжая эту мысль Томасслло, можно сказать, что говорящему при сообщении об отдаленной ситуации необходимо указать общую точку отсчета для разделения совместного внимания и сообщить новое. Л. С. Выготский в соответствии с терминологией современной ему лингвистики говорил, что задачей «семического» синтаксиса с его живыми значимыми грамматическими категориями является реализация во внешней речи членения «психологического сказуемого» и «психологического подлежащего». Таким образом, если «простой» синтаксис Томаселло сближается с понятием смыслового синтаксиса Выготского, то «серьезный синтаксис», включающий не только правила прояснения того, кто, кому и что сделал, но и новые правила прагматического синтаксиса (правила управления вниманием собеседника), может быть соотнесен с «семическим» синтаксисом Выготского.

Перейдем к третьему типу мотивов — мотиву разделения чувств, опыта и знаний (sharing). Поскольку слово «разделение» вне контекста многозначно, sharing в книге переводится и как «приобщение». О грамматике, соответствующей этой группе мотивов, М. Томаселло пишет: «когда мы хотим рассказать окружающим о сложной последовательности событий с большим количеством участников, играющих в этих событиях различные роли, нам требуются еще более сложные синтаксические средства для того, чтобы связать эти события друг с другом и отследить в них каждого из участников. Это ведет к конвенционализации “искусного синтаксиса” (“fancy syntax”) в грамматику приобщения и нарратива (grammar of sharing and narrative)».