Истоки первой мировой войны

«Разве не станет конец войны концом гуманности? Война — это сама жизнь. Ничто не существует в природе, рождается, растет или размножается без борьбы. Мы должны есть, нас поедают, для того, чтобы мир мог жить. Только воинственные нации процветают. Как только нация разоружается, она погибает. Война — это школа дисциплины, жертвенности и отваги"[370].

И на самом деле широко распространено мнение, что война была не только неизбежна, но и необходима: добродетели дисциплины и послушания, на которых настаивали фашисты после войны, они провозглашали и перед, началом войны. Итальянские националисты выражали свои чувства так: «В то время как слабоумные демократы кричали о войне как о жестоком наступлении устаревшей дикости, мы думаем о пей как о сильнейшем стимуле для тех, кто рожден слабым, остром и героическом средстве достижения власти и богатства. Людям нужны не только сильные чувства, но и другая добродетель, которая становится более презираемой и менее понятной, — повиновение»[371], Война рассматривалась как опыт, который может принести личное и национальное благополучие. Эта мысль сконцентрирована в известной фразе Маринетти, лидера итальянских писателей и художников-футуристов: «Guerra, sola igeeia del mondo?» Известный английский публицист Сидней Лоу сделал почти такое же замечание во время Гаагской мирной конференции; «Справедливая и необходимая война не более жестока, чем хирургическая операция. Лучше причинить больному немного боли и немного испачкать свои руки кровью, чем позволить болезни разрастись в нем настолько, что он станет себе и всему миру противен и умрет в медленной агонии»[372]. Во Франции правые националисты говорили такие же вещи. Писатель Абель Боннар писал в 1912 г.: «Мы должны принять ее во всей ее дикой поэзии. Когда человек бросает себя в нее, это не его инстинкты обновляют его, но добродетели, которые он обретает вновь… Это война все обновляет»[373].

Когда война началась, английские пресса, пропагандисты и религиозные лидеры призывали воспринимать войну через учение двух германских писателей — философа Фридриха Ницше и историка Генриха фон Трайтцке (которые произносятся соответственно Нитц-шей и Тратц-кей, как в одном памфлете то ли любезно, то ли ошибочно объяснялось читателям[374].) Выбор Ницше и Трайтцке был результатом германофобии, распространенной в первые месяцы войны. Снова и снова члены германского правящего класса, включая Мольтке и Тирпица, платили дань тому влиянию, которое оказали на них лекции Трайтцке в Берлинском университете, утверждавшего, что война — «народный трибунал, через который получит всеобщее признание существующий баланс ^сил»[375]^{. Во всех} его исторических трудах и лекциях о политике, прочитанных между 1874 и 1895 гг. восторженной публике в Берлине, Трайтцке подчеркивал, что государство связано не индивидуальными нормами. Многое из того, о чем писал Трайтцке, сходно с идеями, распространенными в Европе, и не только германцы считали, что если государственный флаг оскорблен, долг государства требовать удовлетворения. И если удовлетворение не получено, оно объявляет войну, как бы тривиальны ни оказались обстоятельства для этого государства, оно должно напрячь каждый нерв, чтобы сохранить то уважение, которого оно заслуживает в системе других государств[376]. В этой системе государств защита национальных ценностей, материальных и духовных, является первостепенной, и высший долг государства организовать эту защиту: «В момент, когда государство провозглашает: «Ваше государство, существование вашего государства в опасности», — эгоизм исчезает и партийная ненависть умолкает… В этом состоит величие войны, тривиальные вещи полностью теряют ценность перед великой идеей государства»[377]. Трайтцке рассматривал Германию и Пруссию как государство, которое стало великим благодаря своей армии, отстоявшей это величие перед лицом Франции, Англии и римских католиков. И он отобразил особую параноидальную черту германского национализма, которая снова проявилась в 1914 г., — боязнь окружения их государства кольцом враждебных государств. Будущий министр иностранных дел Великобритании Остин Чемберлен молодым человеком посещал в 1887 г. лекции Трайтцке и писал в то время: «Трайтцке открыл мне новую сторону германского характера — ограниченность, высокомерие, нетерпимый прусский шовинизм"[378].