Истоки первой мировой войны

Лишь Социалистическая партия Италии осталась верна принципам интернационализма, хотя энтузиазм, с которым она восприняла декларацию Италии о нейтралитете, длился недолго, и за ним последовал новый всплеск разногласий и размежеваний в период между июлем 1914 и маем 1915 гг. Итальянские левые уже провели предварительные дебаты о войне и мире и патриотизме во время войны в Ливии. С несколькими членами реформистского правого крыла партии социалистов они ’откололись от остальной партии и поддерживали войну, потому что верили в национальную солидарность и думали, что африканские колонии поднимут жизненный уровень итальянского рабочего класса. С другой стороны, одним из яростных противников войны с Ливией был Бенито Муссолини. Он заявил о своей позиции в статье, написанной за несколько недель до объявления войны Турции: «Если Отечество — лживый вымысел тех дней — потребует новых жертв в виде денег и крови, пролетариат… ответит всеобщей стачкой. Война наций перерастет в войну классов»[360]. Таким образом, неспособность Второго Интернационала воздействовать на события 1914 г. и поддержка войны германскими и австрийскими социалистами вызвали глубокое разочарование среди сторонников левых в Италии. Как писал 4 августа 1914 г. Муссолини: «Социалистический интернационал умер… Но разве он когда-либо жил? Это было сильное желание, а не реальность. Его штаб-квартира находилась в Брюсселе, и он выпускал бюллетень усыпляющего действия на трех языках раз-два в год. Больше ничего»[361]. Это было начало перехода Муссолини от военного социализма к военному национализму. За несколько месяцев он стал одним из наиболее резких приверженцев вступления Италии в войну на стороне Британии и Франции. Пассивное поведение большинства социалистических лидеров, чье отношение к войне выражалось в лозунге «ни поддержки, ни противостояния», оказало большее влияние на настроение сограждан, чем шумные призывы к вступлению в войну.

В Британии, где не существовало ничего подпольного, последствия мобилизации были менее драматичными и широко распространенными, чем в континентальных странах. У нас мало документов, подтверждающих реакцию на объявление войны в различных местах и разных классах, но оппозиция войне быстро сократилась. А те немногие радикалы в парламенте, кто 3 августа критиковал правительство, решившее вступить в войну, были сметены Бэлфором в его речи: «Те, кого мы слушали вчера вечером в дебатах, были отбросы и подонки» [362]. Сообщения о настроениях в Англии были разные: «На каждом лице изображена натянутая серьезность»[363], — заметила 5 августа в Лондоне Беатрис Бебб. Другие же и сами испытывали энтузиазм и видели его вокруг себя: «Я, возможно, со временем переменю свое мнение, но в настоящий момент, допуская, что эта война уже наступила, я ощущаю только благодарность богам за то, что они послали ее в мое время. Какой бы ни была сама война, подготовка к борьбе во время войны — величайшая игра и чудесная работа в мире»[364]. Бертран Рассел, оглядываясь назад, в август 1914 г., и сознавая, какая нужна была смелость, чтобы плыть против течения во время войны, вспоминал: «Я провел вечер (3 августа) бродя по улицам, особенно прилегающим к Трафальгарской площади, наблюдая толпы кричащих людей и проникаясь чувствами прохожих. В течение этого и следующего дней я обнаружил, к своему удивлению, что обычные мужчины и женгцины были в восторге от предстоящей войны»[365]. Число добровольцев было велико и не ограничивалось представителями средних и высших классов, большинство новобранцев были простыми шахтерами и рабочими, что пугало сильных мира сего.

При всех опасениях и беспокойстве, которое чувствовалось в странах Европы, имеется достаточно свидетельств энтузиазма, особенно среди простых людей, из чего следует, что война была встречена многими с восторгом и облегчением[366]. Более детальное изучение показывает, что энтузиазм, который наследный принц Германии называл frischfrohliche Krieg (фраза, которую употребляли в консервативных кругах по крайней мере с 1850-х годов, возможно, перекликается с популярной охотничьей песней «Auf auf zum frohlichen Tagen, frisch auf ins freie Feld»^[367]. Это показывает, что многие европейцы до сих пор считали войну чуть ли не видом спорта). Но, определенно, в короткий период августа 1914 г., когда мужчины должны были оглянуться назад, как в один из величайших моментов своей жизни, война заставила людей забыть свои разногласия и создала атмосферу национального единства в каждой стране, так что во французских деревнях впервые заговорили друг с другом кюре и школьный учитель, а в Берлине депутаты-социалисты посещали приемы кайзера. В Британии в Ольстере юнионисты появились на патриотических митингах вместе со сторонниками автономии Ирландии — спорный вопрос, который мог привести к гражданской войне, был на время отложен в дальний ящик.