Те, кто стоял во главе Германии в 1914 г, знали, как использовать такое отношение.
Но если Бебель и другие лидеры социалистов боялись России, они еще больше боялись силы Германского государства. Они не смогли забыть двадцати лет антисоциалистических законов Бисмарка, при которых обычная деятельность политических партий была невозможной, и они были в ужасе от того, что подобные запреты могли быть введены вновь, поскольку многие консерваторы призывали к этому. Лидеров социалистической партии приводило в замешательство насилие, присущее антимилитаристской деятельности Карла Либкнехта (сына Вильгельма Либкнехта) — человека, которого Бебель надеялся когда-нибудь увидеть среди лидеров партии следующего поколения. Бебель фактически признавал бессилие социалистов перед Германским государством и прусским милитаризмом в разговорах с британским генерал-консулом в Цюрихе между 1910 и 1912 гг. С его согласия было послано сообщение Эдварду Грею, что даже если бы его партия имела в рейхстаге большинство, она все равно не смогла бы предотвратить войну. И единственная надежда победить прусский милитаризм состоит в том, чтобы Британия приложила все усилия и создала флот, способный нанести решающее поражение Германии[354]
. Бебель понимал природу прусско-германского государства лучше, чем кое-кто из его более оптимистически настроенных коллег. При первых сообщениях о мобилизации руководство германских социал-демократов заверило, что партийные деньги будут переведены в Швейцарию в случае, если партия будет объявлена вне закона, как во времена Бисмарка. Но в этом не было необходимости и от этого отказались, когда стало ясно, что Бетман Гольвег старался способствовать объединению социалистов со своей партией, поскольку социалисты собирались поддерживать войну. В течение нескольких недель, или даже дней, международная солидарность рабочего класса оказалась безрезультатной, также как и усилия либеральных движений за мир. Когда 29 июля в Бреслау состоялось бюро Второго Интернационала, оно не только продемонстрировало свою слабость, но и показало, что его члены слишком поздно осознали всю силу кризиса. Все обсуждения были посвящены переносу конференции из Вены в Париж и переносу даты ее с сентября на 9 августа. Причина поражения тех, кого считали действенной оппозицией, способной не допустить войну, состояла в том, что, несмотря на все революционное красноречие, даже самые радикально настроенные социалисты были частью своего национального общества.