Истоки первой мировой войны

«Восемь из десяти миллионов солдат поглотят друг друга и таким образом опустошат всю Европу сильнее, чем саранча. Разрушения Тридцатилетней войны произойдут за три-четыре года и распространятся на весь континент. Голод, болезни, нужда ожесточат армию и народные массы, безвозвратная утрата структуры торговли, промышленности и финансов закончится всеобщим банкротством, произойдет разрушение старых государств и их традиционного искусства управлять государством. Короны покатятся дюжинами в сточные канавы и некому будет даже их подбирать, и невозможно предсказать, где все это кончится и кто выйдет победителем из этой борьбы. Абсолютно можно быть уверенным только в одном: всеобщее разрушение создаст условия для окончательной победы рабочего класса "[345].

Такой анализ последствий войны привел к дилемме, которую международное социалистическое движение так и не смогло решить. С одной стороны, казалось, что война способна ослабить структуру капиталистического общества и открыть возможности для революции, но с другой — рабочий класс, рабочие и крестьяне составляли большинство солдат, призванных в армию в Европе. Они первыми должны были переносить ужасы современной войны. Проблема — приветствовать войну как ускоритель революции, или стараться предотвратить ее из-за страданий и разрушений, которые она принесет, — так и не была никогда решена. И это было одним из противоречий в отношении социалистов к угрозе войны перед 1914 г.

Международное социалистическое движение было уверено, что оно сможет предотвратить катастрофу и что силы организованных социалистических партий будет достаточно, чтобы удержать правительства от развязывания войны. Международный социалистический конгресс, который собрался в Базеле во время Балканской войны 1912 г., заявил: «Нужно, чтобы правительства помнили, что при настоящей обстановке в Европе и настроении рабочего класса, они не могут развязывать войну без угрозы для себя»[346]. Социалисты были особенно озабочены тем, как обеспечить неприменение армии против самих рабочих. В Германии существовала такая опасность. Кайзер, с его обычной склонностью говорить гадости, в 1891 г. сказал новобранцам: «В обстановке социального напряжения может случиться так, что я отдам вам приказ стрелять в своих родственников, братьев, знакомых, и. даже тогда вы должны выполнять мои приказы безропотно»[347]. Но и в демократической Франции всеобщая стачка железнодорожников в 1910 г. была прервана мобилизацией железнодорожников в армию, а в Швейцарии, где система народного ополчения представляла собой образец, которому завидовали социалисты всех стран, армия была вынуждена выступить против забастовщиков. Самое легкое решение, кажется, приняли германские социал-демократы. Они каждый год голосовали против военного бюджета в рейхстаге. «Ни одного человека и ни одного пфеннига для этой системы», — был их лозунг. Они протестовали против плохого отношения к солдатам и против аристократии, азартных игр и разгула в офицерской среде. Но на что они на самом деле надеялись — это на влияние, которое оказывало число депутатов-социалистов, и при помощи этого влияния надеялись справиться с этой, как и со всеми другими проблемами. Как писал в 1891 г. Энгельс: «Сегодня мы рассчитываем среди пяти солдат иметь одного социалиста, а через несколько лет мы будем иметь одного из трех, и к 1900 г. армия будет в большинстве из социалистов»[348]. Но события развивались не совсем таким путем.