Истоки первой мировой войны

Фактически и Британия и Франция гораздо больше внимания уделяли внутриполитической ситуации, чем внешней политике. Когда 3 июля «Таймс» озаглавила свою передовую «Усилия ради установления мира» и заявила, что «общество в Англии и Шотландии не отдает себе отчета, как близко оно стоит перед несчастьем», — это говорилось о кризисе в Ольстере, и положение в Ольстере более всего занимало британских политиков вплоть до 24 июля, как позже вспоминал Уинстон Черчилль: «…после того как кабинет тащился по грязным окольным дорогам Фермана и Тирон, они услышали тихий замогильный голос сэра Эдварда Грея… читающего документ, который ему только что принесли из министерства иностранных дел. Это была австрийская нота Сербии»[325]. Во Франции выборы и борьба за установление налога на доход были отодвинуты на задний план сенсационным делом мадам Калло, жены министра финансов и лидера радикальной партии, которая 16 марта убила редактора газеты «Фигаро» и чье судебное разбирательство началось 20 июля. Даже в разгар кризиса 29 июля сообщения о судебном разбирательстве занимали 30 процентов колонок в «Пети Паризьен» и 45 процентов в «Темпе», при 15 процентах и 19 процентах, освещавших международную обстановку[326]. Хотя германцы не были задеты кризисом так остро и смертельно, как в Ольстере, или как французы были заняты скандалом мадам Калло, для многих из них в первой половине 1914 г. спад экономики и рост напряжения между социал-демократами и консерваторами внутри страны представляли больший интерес, чем международные проблемы. Убийство эрцгерцога Франца Фердинанда во времена, когда покушения на королевских особ были делом необычным, не вызвало достаточно серьезных предчувствий. Германский профсоюзный лидер Карл Легин был одним из немногих, кто предупреждал, что «австрийские поджигатели войны» могут сделать «мировой пожар» неизбежным[327]. Когда прошло первое потрясение от новостей, гражданские и военные лидеры продолжили свой летний отдых. Некоторым военным и морским начальникам Германии и Австрии было разрешено отбыть в их обычные летние отпуска с тем, чтобы не создавать впечатления, будто может произойти что-либо неординарное.

В короткий промежуток времени между известиями об австрийском ультиматуме Сербии и началом войны невозможно было ожидать достаточно обдуманной реакции вовлеченных в кризис. «Понадобилась только неделя, чтобы привести Европу на грань катастрофы, еще не виданной в истории», — писал французский еженедельник «Симан Финансир» 1 августа[328], а молодой австрийский социалист признавался несколькими месяцами позже: «Начало войны удивило и привело в уныние нас всех. Раньше мы были убеждены в том, что анархия капиталистического мира когда-нибудь приведет к кровавой вспышке между европейскими державами, но момент катастрофы застал нас врасплох»[329]. Изучая действия политиков и дипломатов, мы убедились, что время от времени события застигали их врасплох, также и общественность не успевала понять, что происходит. Это было одной из причин поражения движения против войны, которое являлось характерным для предвоенной политики и которое очень серьезно воспринималось правительствами стран (таких, как Германия и Франция), где оно было наиболее сильным.

Движение против войны имело две формы. Существовала либеральная организация уважаемых представителей среднего класса, которая верила, как и английское утилитарное общество, словам Бетмана: «Не существует никакого реального конфликта между различными национальными интересами. И если где-либо возникали противоречия — то это только из-за непонимания этих интересов»[330]. В то же время нарастало движение европейских рабочих партий, которые подчеркивали, что «войны присущи природе капитализма, и прекратятся они только тогда, когда исчезнет капиталистическая экономика»[331]. Угроза войны приведет к революции, а международная солидарность пролетариата сделает войну невозможной. К началу двадцатого века все более активно действовали организации средних классов по поддержке международного арбитража, разоружения и улучшения кодекса международного права, которые если не избавят от войны, то сделают что-нибудь для ограничения и смягчения ее последствий. Это движение было самым сильным в Британии и Соединенных Штатах, оно получило поддержку во Франции, а в Германии оно было поддержано в среде немногих интеллигентов и профессионалов. В Британии и во Франции оно имело связи с правящими кругами, которые чувствовали, или по крайней мере притворялись, что чувствуют, что они должны обратить внимание на это. Некоторые из более ранних гуманитарных организаций, а именно Международный Красный Крест, созданный в 1864 г., были уже признаны международной общественностью.