После подписания соглашения с Россией в 1907 г. одна из главных угроз неприкосновенности Индии, казалось, была удалена. Германия никогда не могла угрожать Индии так, как Россия, хотя существовали опасения, что Багдадская железная дорога, если Британия не будет осуществлять над ней контроль, может стать проводником германского влияния. Когда в 1911 г. русские выдвинули предложение соединить главную линию с Тегераном, старые британские опасения возникли в новой форме: «Это будет очень серьезный вопрос, — писал Грей, — если Германия получит какой-либо контроль над этой веткой. Во время панисламистских волнений она могла быть использована для мобилизации мусульманских сил, которые обучались германцами. Германия, которую не занимали мусульманские вопросы, не испытывала затруднения от панисламизма, но он мог быть очень серьезным для России и для Англии»[319]
. Кайзер в своей роли самонареченного защитника ислама время от времени намекал, что война с Германией может привести к потере Индии, и 30 июля 1914 г. в приступе слепой ненависти к Англии он написал: «Наши консулы и агенты в Турции и Индии должны поднять весь мусульманский мир па жестокую гражданскую войну против их ненавистной, лживой и бессовестной нации лавочников, даже если нам придется умереть, истекая кровью, зато Англия потеряет хотя бы Индию»[320]. Прямая угроза Германии никогда серьезно не воспринималась. Германские планы поднять исламский мир против Британии не имели успеха. С другой стороны, опасность возрождения российской угрозы для Индии была крепка в умах британских правителей, многие из которых верили, что только по этой причине дружба с Россией должна быть сохранена любой ценой. Россия в июне–июле 1914 г. предложила укрепить связи между двумя странами, и особенно морское соглашение, и намекала, что можно заключить более формальный союз, предусматривающий гарантии России о неприкосновенности Индии. Обсуждения были прекращены из-за июльского кризиса и начала войны, поэтому мы не знаем, как могли бы развиваться англо-российские отношения. Было выдвинуто предложение[321], что, боясь потерять Индию, Британия вступила в войну на стороне России. Британское правительство и министерство иностранных дел не видели, где находится главная опасность для британской империи, и это показывает, как часто британское правительство думало о европейской политике с точки зрения интересов империи.Причины, приведшие правительства к решению вступить в войну 1914 г., были не непосредственно империалистические и кризис, в котором они оказались, — был кризисом Европы. Но политика империализма наложила свой отпечаток на образ мыслей, при помощи которого принимались решения. Для России соблазн овладения Константинополем и проливами был главным побуждением в балканской политике. Неопределенные стремления Германии к мировому господству добавились к решению строить флот, что Британией рассматривалось как вызов. Англия, которая, как заметил германский посол в Лондоне: «Имела самые лучшие колонии и ей нужно воевать с нами, чтобы добывать их еще»[322]
, тем не менее считала, что британская империя есть нечто, что необходимо сохранить любой ценой. Франция к желанию получить контроль над Марокко добавила свое неприятие Германии в Европе. Германия, умышленно провоцируя кризис в Агадире, занималась подстрекательством национального возмущения в обеих странах, что ускорило гонку вооружений и способствовало росту международного напряжения в 1912–1914 гг. — напряжения, рост которого сыграл роль в крушении Оттоманской империи от удара итальянского империализма и балканского национализма, которые также сыграли свою роль.Империалистическое мышление всегда признавало войну и вооруженную борьбу неотъемлемой частью империалистической экспансии, хотя фактически империалистические войны до этих пор в большинстве случаев были ограничены целью. К 1914 г. произошло усиление кризиса из-за германских претензий, французских обид, российского экспансионизма, британской озабоченности и австрийских страхов, которые привели к решению, что война неизбежна, если надо сохранить жизненные интересы нации. Было бы невозможно принять такое решение, если бы в Европе не преобладало настроение, которое готово было принять и даже приветствовать войну. И в создании такого настроения сыграло большую роль красноречие, больше, чем сама империалистическая реальность.
Настроение 1914 года